25 января 2016 г. исполнилось 185 лет со дня рождения одного из ключевых мыслителей русской цивилизации – монаха Климента (в миру Константина Николаевича Леонтьева; 1891–1891). Его нередко называют гениальным мыслителем – и он действительно им был, именуют талантливым дипломатом – и это правда, точно так же, как и то, что он был прекрасным писателем и публицистом.
Наследие леонтьевской «разнопородности» (выражение Василия Розанова) изучают историки, философы, богословы, литературоведы, социологи, культурологи, политологи и представители других научных специальностей. В чем же заключается суть богатого леонтьевского наследия? Говоря современным языком, в нем можно выделить пять главных тезисов:
1. Не существует никакой общечеловеческой цивилизации и единых периодов развития – «древней», «средневековой» и «новой» истории. Человечество было едино до «разделения языков» (вавилонского столпотворения), и о едином человечестве грезят современные творцы глобализации, но большую часть человеческой истории никакого единства не было. Мир состоит из отдельных цивилизаций, и это почитается проявлением Божия Промысла, – дабы люди не смогли объединиться во зло.
2. Как любой человек трехсоставен (дух, душа и тело), точно так же и любая цивилизация состоит из трех частей – религии, культуры и государства.
3. Любая цивилизация проходит через три периода развития – простоты, расцвета и смешения.
4. Любая цивилизация смертна, и срок ее жизни никогда не превышает 1200–1500 лет.
5. Цивилизация существует за счет Традиции, основным противником которой является антрополатрия (греч. «поклонение человеку»), – за счет совокупности современных идеологий, структурно схожих с тремя искушениями Христа в пустыне: это, в первую очередь, либеральная демократия, нацизм/фашизм («племенизм») и социализм/коммунизм.
Пожалуй, одним из самых ярких подтверждений верности леонтьевского метода мышления является его умение предвидеть будущее. Современники Константина Николаевича игнорировали, смеялись над его предостережениями. Между тем он предсказал не только зарождение национал-социализма в Германии, интеграцию Европы и глобализацию, но и революцию 1917 г., характер социализма в России и две мировые войны.
Опыт послушания Константин Леонтьев получил еще на Святой Горе Афон, где жил некоторое время до возвращения в Россию
В своих трудах 1873–1891 гг. Леонтьев неоднократно писал о «неизбежности великой и действительно всеобщей уже на этот раз войны», в которой «XIX век, перед концом своим, подведет свои политические итоги». Действительно, многие историки начинают отсчет XX века именно с результатов Версальской конференции 1920–1921 гг., создавшей новую карту мира. Как и в любой другой части леонтьевского наследия, касающейся будущих событий, свидетелем которых он не был, эта тема дает нам как пример общего прогноза, так и отдельные штрихи более конкретного свойства. Так, Константин Николаевич писал о том, что грядущая война «у нас будет все-таки через славян, через наши права на Болгарию и на Сербию», и французы будут разбиты немцами, а «немцы, вероятно, будут побеждены русскими», после чего падет германская монархия, для низвержения которой «достаточно неловкого шага во внешней политике, неудачной борьбы с соединенными силами славян и Франции». Это его предвидение вполне можно соотнести с Первой мировой войной.
Но Леонтьев говорил именно о двух последовательных мировых войнах, главными участниками которых станут Россия и Германия. Описывая их содержание, он не всегда конкретизировал, к какой из них относится то или иное предполагаемое событие, что весьма понятно: речь идет о научном прогнозе, а не о предсказаниях шарлатана-всезнайки. Но главная мысль Леонтьева заключается в том, что те проблемы взаимоотношений России и Европы, которые не будут решены в первую войну, будут решаться во вторую. А потому мы по праву наблюдателей, для которых обе войны уже в прошлом, позволим себе соотнести леонтьевский материал именно со Второй мировой и Великой Отечественной войнами, которым предвидения мыслителя соответствуют в наибольшей степени.
Константин Николаевич не считал войны между Россией и Германией неизбежными: наблюдая за процессами, происходящими в объединенной Германии, он поначалу лишь обращал внимание своих современников на то, что и союз и война с ней будут поддержаны русским обществом: «В Москве многие основательно думают, что во всей Европе есть только один голос, долженствующий иметь для нас вес и внушать нам уважение, – это голос Германии… и, как это ни странно с первого взгляда, но можно утверждать, что и крепкий союз, и вынужденная обстоятельствами война с Германией будут у нас в народе одинаково популярны!» В какой-то мере русско-германское сотрудничество 1930-х гг. говорит в пользу того, что он был прав.
При этом, отмечал мыслитель, Россия нужнее Германии, чем Германия России: именно потому, что немцы воспользуются дружбой с Россией, чтобы возобладать в родной Европе. Действительно, они употребили для этого пакт Молотова – Риббентропа 1939 г., который, впрочем, был совершенно естественным геополитическим шагом со стороны Советской России. Именно в период затишья перед бурей, которым характеризовался «восточный фронт» Германии до 1941 г., она (как писал Леонтьев, «пожалуй, и без выстрела») присоединила не только австрийских немцев, но и почти всю, в том числе славянскую, Европу.
«Блестящая», но по своим идеалам «гнилая» Германия должна будет присоединять новые территории, чтобы не разложиться окончательно, – Леонтьев провидел это за полвека. Константин Николаевич писал об объединенной «Германии завтрашнего дня», что, упростившись (то есть деградировав) религиозно, политически, сословно и культурно, она будет или «разлагаться, или сближаться с новыми чуждыми, несхожими элементами – присоединять, завоевывать новые страны». При этом, считая ее «племенную политику» («племенизм», впоследствии получивший имя нацизма) лишь логичным развитием либерализма, он предвидел недолговечность будущего Третьего рейха. «При господстве либерального духа в нации, при уступках этому духу со стороны правительства далеко ли уйдет новая и единая Германия?.. Лавры свежи, но прочны ли они?» – писал он в 1880 г. Следовательно, чем больше Германия нового образца будет завоевывать, тем дольше она будет жить, а стало быть, «Германия может быть еще очень опасна для соседей и сильна на одну, на две и даже три войны».
Германия действительно некоторое время «дружила» с Россией, чтобы до поры до времени не отвлекаться на противостояние ей, но потом обрушилась на своего союзника. У Леонтьева не было никаких сомнений, что, завоевав Европу, Германия возьмется за Россию, что в случае поражения от нее «Московия была бы отброшена к Сибири и Кавказу», а находящаяся в коалиции с Германией «Австрия угрожающим рассыпным строем опоясывала бы Московию от берегов Балтийских до Черного моря и Дарданелл».
Константин Леонтьев склонялся к мнению, что если вторая война Германии будет против русской цивилизации, то в ней победим именно мы. Он писал в 1882 г.: «Не Россия… вызовет и вторую войну: но война эта будет, и торжество наше несомненно». А в 1884 г. еще конкретнее: «Что и вторая война с Германией будет – это, я думаю, неизбежно». Развивая эту мысль, он писал, что России нечего отнимать у Германии, но немцы найдут что отнять у России, и «рано или поздно этот кровавый призрак встанет пред нами, мы это знаем, хотя и отдаем всю должную честь мудрому миролюбию наших опытных правителей». При этом мыслитель отмечал очень важную вещь, позволяющую, при всем сходстве, различать агрессию Германии времен Ливонского ордена от агрессии Третьего рейха. Как было отмечено, Леонтьев считал предсказанный им нацизм порождением либерализма, а стало быть, нам ясна его мысль, что в XX веке на Россию нападут «немцы духа не чисто прусского, а более либерального, увлекаемые каким-то злым духом своим», – то есть национал-социалисты.
Пример предыдущих войн, вековое столкновение России и Европы делали для Леонтьева несомненным коалиционный, а стало быть, многофронтовый характер этой войны. Завоевательной Германии необходимо будет «создать себе на юге союзника достаточно сильного, чтобы он годился ей против России, и достаточно слабого, чтобы он повиновался германскому руководству». Мы знаем, что таким союзником стал Бенито Муссолини, народ которого, почти одновременно с немецким, подвергся эпидемии «племенизма» (первый припадок – в XIX веке, основной, под именем фашизма, – в XX веке). Далее, рассуждал Леонтьев, румын всегда можно привлечь «в подобную сделку, присоединив к ним всех австрийских румын и турецкую Добруджу, в которой румынских сел очень много». Итак, Германия, Италия, Румыния – это не что иное, как государства гитлеровской оси, к которым присоединились венгры, хорватские усташи и Япония, которую Леонтьев сразу после событий Мейдзи (1868–1889) справедливо посчитал частью Запада. Самое интересное, что болгары, хотя и не упоминались им в этой связи, но стали одним из первых народов Европы, которым Леонтьев поставил диагноз «племенизм»: идею «Великой Болгарии» он характеризовал столь нелестно, что даже поддержку русским обществом болгарского религиозного раскола 1872 г. он называл «болгаробесием». В целом он характеризовал будущую коалицию как весьма опасную для России: это «обеспечило бы за Германией на долгие времена страшный перевес над всем не только европейским, но и ближайшим азиатским миром».
Наряду с германской коалицией Леонтьев полагал, что в условиях нарушенного равновесия в Европе некоторые ее области неминуемо станут союзниками России, – видел «Францию и Россию, с одной стороны, «лигу» – с другой». Если бы мы не знали о том, что эту цитату и описанные в ней события разделяют полвека, то вполне могли бы отнести ее к современнику Второй мировой войны: «В случае подобной войны правительству Германии весьма возможно будет составить против Франции союз из других романских держав, соединить силы Италии, Испании и Бельгии, обещая им в награду соседние провинции Франции и другие выгоды, и, придав им для смелости порядочный контингент своего войска, наброситься почти всеми собственными силами и силами Австрии на Россию. Каков бы ни был исход подобной страшной борьбы на восточном театре ее, на западном он, во всяком случае, будет для Франции не блестящ».
Для того чтобы не стать «провинцией» Европы, чтобы доказать – в первую очередь самим себе, что Россия остается Третьим Римом и при социализме, наконец, чтобы сплотить истрепанную историей русскую нацию, и велась сколь жертвенная, столь и великая битва 1941–1945 гг. Леонтьев писал, что русские справедливо гордятся тем, что многие завоеватели – татаро-монголы, поляки, Карл XII, Наполеон I и Фридрих Прусский – «разбились об их спокойную грудь»: «Вот поэтому-то Россия и не боится Германии». Так оно и произошло – в соответствии с лучшими духовными и ратными традициями русской нации. В соответствии с тем, как это предвидел великий русский мыслитель – монах Климент (Леонтьев).
Журналист Максим Емельянов Лукьянчиков
Максим Емельянов-Лукьянчиков, журналист, кандидат исторических наук