Дневник Николая Петровича Черенина в полном объеме выпущен отдельным изданием в 2011 г. в книжной серии «Из фондов Кашинского краеведческого музея» под названием «Дневник лишенца. Кашин в 1930–1931 гг.» Завершаем публикацию отдельных фрагментов дневника.
Понедельник, 30 июня 1930 г.
Соборный праздник 25/12 июня (День перенесения мощей святой благоверной княгини Анны Кашинской в 1650 г. и второе прославление святой в 1909 г.; до 1930 г. мощи находились в Воскресенском соборе. – Ред.). прошел торжественно и эффектно: кроме епископа Глеба (Василий Покровский; 1881–1937. – Ред.), приезжал еще из Бежецка епископ Григорий (Сергей Козырев; 1882–1937. – Ред.). Молящихся было много, особенно крестьян. Всенощная 24/11 шла четыре часа. В самый праздник было две ранних обедни (в 4 и в 7 утра), а поздняя – с крестным ходом вокруг собора окончилась около 2 ч. дня, начавшись в 9 ч. утра. Ожидание местных жителей, что вскрытие мощей Анны Кашинской отразится на празднике в отрицательном отношении, не оправдались.
Немало из богомольцев (более 50 человек) заходило и в бывший Успенский собор посмотреть в антирелигиозном музее на мощи Анны (очередь до 50 человек, плата – 5 коп.).
Приехавшие из Ленинграда рассказывают, что там очень плохо с продовольствием: мясо выдается редко, рыбы мало и преимущественно – соленая, булки выдаются разрезанными кусочками, мануфактуры, обуви, платья, металлических предметов – нет. Большие очереди встречаются часто, становятся с ночи, с раннего утра, так как выдаваемых предметов не хватает на всех, и пришедшие поздно в очередь рискуют остаться с пустыми руками. Питание в столовых ухудшилось. Служащим и рабочим при таких условиях приходится очень тяжело. Настроение подавленное…
Говорят, что в Ленинграде было несколько случаев заражения сапом через употребление в пищу конины.
18 ноября 1930 г.
К праздникам, начиная с 3 ноября, в кооперативных лавках выдавался паек. Сравнительно с прошлым годом теперь ничего предпраздничного не выдано (в прошлом году к празднику выдавали крупчатку, макароны, пшено, подсолнечное масло). По детским книжкам теперь выдавали яйца, макароны, печенье. Монпансье, полученное мною (в коробках), оказалось сделанным на патоке, взмокшим, малосладким, без всякого аромата и вкуса. Эти предпраздничные выдачи показывают явно плохое положение продовольственного снабжения населения. Но публика была рада и этим выдачам и дня два в лавках были порядочных размеров хвосты.
Праздники 7 и 8 ноября прошли так. В первый день демонстрация с флагами, знаменами и карнавальными группами днем (с 11 ч. до второго часу) происходила от помещения профсоюзов до Рика (Районного исполнительного комитета. – Ред.). Здесь с балкона бывшей меняевской богадельни (приют, или богадельня, был построен на средства купчихи А.Ф. Меняевой. – Ред.). произносились речи и приветствия (музыка играла туш, «Интернационал» и «Похоронный марш»). После этого процессия продвинулась до каменного моста, а оттуда по ул. быв. Московской до дома Крестьянина (на рынке). Я около часу стоял около Меняевки, смотрел на общую картину и слушал речи.
Против прежних лет в демонстрации участвовало людей меньше. Отсутствовали отряды детей. Это объясняется сильной грязью на улицах и отсутствием у ребят ходячей обуви. В речах ораторов сравнительно с прежними годами появилась новая подробность: нападки на правую и левую оппозиции, которая будто бы объединилась в блок (с Бухариным, Рыковым и Томским во главе) и проявляет активную деятельность («неслыханные выступления», как было сказано в «Правде»).
Карнавальные группы, помещенные на двух автомобилях, изображали: первая – капиталистический строй с наряженными фашистами, белогвардейцами, банкирами и пр.; вторая – духовенство и верующих (человек в священническом облачении махал кадилом и благословлял во все стороны длинным деревянным крестом. Около него помещались лица низшего клира и богомольцы с молитвенником в руках). Эти карнавальные группы, составленные грубо и утрированно, вызывали улыбку и имели известный успех, особенно среди подростков.
Вечером – бесплатный сеанс в кино.
8 ноября открылась чайная в бывшем Спасском храме. Чайная – вверху, столовая внизу. 9 ноября я заходил туда, пил чай и продал три подержанных книги за 1 р. 50 к. Над чайной в верхнем этаже устроен плотный деревянный потолок. Свободно и покуда чисто. Первоначально мне было немного жутко пить чай в приделе бывшего храма. Крестьяне пили чай, не обращая никакого внимания на окружающую обстановку. По стенам были развешаны большевистские плакаты. Служащие чайной переругивались между собой «по-русски». За 10 к. чай мне подали хороший и два средней величины куска сахару, но чайник с чаем имел почти до половины отколотый носик и подтекал.
От недостатка денег в Госбанке за последнее время жалование служащих и рабочих задерживается и выдается частями. Та же история и с почтовыми переводами денег.
Из Казахстана идут вести, что там жалование служащим записывается на книжки сберкассы, откуда можно получать «через час по ложке». Понятно, что такие меры вызывают недовольство в публике. Из Москвы получен недавно самый последний анекдот такого содержания: «В трамвайный вагон входит человек, почти совсем голый. Пассажиры негодуют. Голый субъект оправдывается:
– Что тут необыкновенного… Я только что приехал из Казахстана. Там пятилетка закончилась»…
Предвыборная кампания в Кашине началась: с 10 ноября происходят почти ежедневно отчетные собрания в разных местах города. На таком предвыборном отчетном собрании я был в здании бывшего реального училища 17 ноября. Собралось более 100 избирателей, преимущественно женщины (90%).
Первым шел доклад о деятельности Рика за прошлый 1929–30 г. (…) По народному образованию к 78 народным училищам прибавилось еще 2. Школ повышенного типа – 5. Детей обучается в школах начальных 7807. Учащих – 194. Большие затруднения с обувью для учеников: нужно было 5200 пар, выдано только 815 пар. Учебников недостаток, не только в местном масштабе, но и в общесоюзном (вместо 45 млн экз. напечатано лишь 20 млн). Недостает школьной мебели вследствие невозможности достать клею, гвоздей, а также из-за нехватки рабочих рук. В районе неграмотных и малограмотных насчитывается 7235 (при общем числе населения 78 000 человек).
Больниц в районе – 3, в Кашине – 1. Предполагается устройство «абортария», на что потребуется 25 000 р., на это дело из Москвы обещано 10 000 р.
28 февраля 1931 г.
Вслед за культналогом последовала рассылка извещений о платеже к 10 марта налога со строений и земельной ренты. 1-й налог увеличен против прошлого года в три раза, а рента – на 50–60%. Эти налоги обязаны платить и церковные общины, арендующие храмы у Горкомхоза. Вот цифры некоторых платежей: Воскресенский собор – около 13 000 р., Введенская община – 1200 р., Вознесенская община – около 500 р.
Такие увеличенные налоговые тяготы на церковные общины и вместе с тем непосильное обложение служителей культа подоходным и культналогом создали такое настроение, что стали говорить о неизбежном закрытии почти всех храмов в Кашине… Так как такое же положение с обложением храмов и духовенства было повсеместное, то в центры, особенно Москву, начался прилив представителей и депутации с ходатайствами об уменьшении и рассрочке платежа вышеназванных налогов. Говорят, что в Москве ежедневно более 100 человек с подобными ходатайствами являлись в центральные правительственные учреждения. Образовался «затор», или иначе «пробка»… Может быть, в связи с этими обстоятельствами, а также и по другим причинам, в «Известиях» от 24 февраля появилась заметка, названная директивой Наркомфина РСФСР, в которой говорилось, что «впредь до пересмотра обложения молитвенных зданий и служителей культов принудительные взыскания налогов с них в течение 2-х месяцев приостанавливаются», что «храмы не могут быть запечатаны, а через 2 месяца после неуплаты в срок налогов местные финансовые органы должны ходатайствовать пред местными исполкомами о расторжении договоров по аренде молитвенных домов».
Такое разъяснение внесло известное успокоение на местах.
Вообще за последние 3–4 недели настроение среди неорганизованного населения г. Кашина было очень подавленное и в некоторых случаях – паническое. Бывшие торговцы в связи с делами Охановых, Дорогутиных, Лапиных и др. и непосильных налогах засели по домам, боясь в отдельных случаях выходить на рынок, чтоб не попасться на глаза какому-нибудь начальству и не подать повода к каким-нибудь репрессиям финансового характера.
В связи с упоминаемыми налогами поступило много жалоб и ходатайств о рассрочке платежа налогов. Я сам подал такое ходатайство. Разбор этих жалоб и ходатайств происходит не в спешном порядке.
В довершении налоговой эпопеи упомяну еще об одном обстоятельстве, о котором можно сказать: «все это было бы смешно, если б не было так грустно». Лишенцы, служители культа и другие граждане за последние дни получили от Горсовета предложение внести в краткий срок известное количество огородных семян, с предупреждением, что в случае неисполнения этого предложения они будут подвергнуты взысканиям в пятикратном размере или будут привлекаться к ответственности за срыв семенной кампании. Некоторые граждане, получив такое предложение и напуганные общим фискальным нажимом, понесли скудные запасы семян, имеющихся у них для своих огородов, другие ходили по деревням и покупали или выменивали семена у крестьян и вносили их в Горсовет. Одновременно с этим в рынке началась покупка семян от ГП со стимулированием отпуска дефицитных товаров на 100%.
Мне передавал один знакомый, что в Бежецке налоговая кампания закончилась следующим мероприятием: земельная площадь на кладбищах, занятая памятниками по покойникам, стала облагаться денежным сбором, и местные граждане, в роду которых имеются надгробные памятники по покойным предкам, стали получать извещения об уплате нескольких рублей налога.
Характерны такие разговоры последнего времени. Беседуют совслужащий (коммунист) и железнодорожник, нэпман слушает и изредка вставляет замечания.
– Скоро в соборе устроим кино, – говорит коммунист.
– Собор построен прочно, вам его надолго хватит… – замечает нэпман.
– Да, можно к готовому костру подкладывать хворост, – иронически замечает железнодорожник.
Коммунист задумывается.
– Нет! – оживляется он. – Я недоволен советской властью. Я устал, мне нужен отдых, развлечения… Что это за жизнь… Власть большевиков больше не продержится, как 20 лет.
– А потом что же будет? – спрашивает нэпман.
– Монархия, – отвечает коммунист.
13 апреля 1931 г.
На страстной неделе почти ежедневно ходил к церковным службам к Вознесенью и в собор. Благовещение 7 апреля, вторник, на 7-й неделе поста, отдыхал.
В 1-й день Пасхи к утрени к Вознесенью опоздал, стоял и раннюю обедню. Богомольцев было немало, приносимых куличей и пасох для освящения было меньше прошлого года.
Днем дома писал, читал и отдыхал.
Из обязательных новых постановлений за последнее время вышли: об очистке крыш от снега и о всеобщем оспопрививании.
11 апреля накануне Пасхи в чайной бывшего Спасского храма с 9 ч. вечера происходило антирелигиозное собрание (с докладом, буфетом, кино и пр.). Говорят, участвовало несколько десятков человек.
В ночь на Пасху из громкоговорителя у почты слышалась музыка, песни, речи антирелигиозного содержания.
Снова появился слух о предполагаемой высылке из Кашина до 50 человек лишенцев и нэпманов. Говорят, что с высылаемыми из Кашинского района раскулачиваемыми в Москве вышли осложнения: детей высылаемых хотели оставить в детдоме. Родители воспротивились этому. Возник конфликт. Вмешались рабочие. После этого будто бы в Кашин пришла телеграмма, воспрещающая производство всяких массовых высылок через Москву.
18 июня 1931 г.
В начале июня здесь распространились слухи о беспорядках в Москве. По более достоверным сведениям, дело было так: днем на Сухаревке неожиданно раздался треск, вроде разрыва снаряда. После этого послышались крики: «Бомба с удушливыми газами, спасайся, кто может!» Началась паника. Стали разбегаться во все стороны. При этом толкали, сбивали с ног, давили людей, разбивали стекла магазинов, грабили товары и т.д. Вероятно, все дело было устроено шайкой грабителей. Пострадавшими оказались несколько человек, задавленных насмерть и много раненых и ушибленных. Молва увеличила жертвы до числа нескольких сот убитых. Говорили также о ружейной стрельбе, об ограбленном отделении банка и т.д. Ожидали появления заметки в газетах с выяснением подробностей события – но тщетно.
Мне нужно было видеть А.Ф. Тарелкина. Я пошел справиться в школу 2-й ступени (быв. Реальное училище). Там у меня произошел такой разговор со сторожем училища:
– Он был у нас, – ответил мне сторож на мой вопрос о Тарелкине, – а теперь уже не служит более месяца.
– Где же он теперь служит? – спросил я.
– Нигде. После увольнения у нас ему едва ли удастся поступить куда.
– Жаль! Он был хороший преподавать и твердо знал свой предмет…
– Теперь не важно твердо знать свой предмет, нужно другое…
– Что же важно? – спросил я удивленно.
– Важно знать твердо теперешнюю политику…
Я в недоумении удалился, а потом узнал об этой истории следующее:
А.Ф. Тарелкин, как словесник по русскому языку, в объяснениях литературных произведений иногда употреблял выражения Святого Писания. По этому поводу еще в прошлом году с него была взята подписка не употреблять выражения из религиозной области. В начале года как-то при разборе одного из литературных произведений Горького он выразился: «Кого Бог любит, того и наказует». Было донесено, куда следует, и возникло дело. Кстати, вспомнили о неудачном опыте его по коллективизации в дер. Серговка осенью 1930 г. У него был произведен тщательный обыск, не давший результатов. В конце концов, он был уволен от должности преподавателя. Перспективы дальнейшей его деятельности неопределенны.
Бывшие преподаватели реального училища постепенно уходят, перебираются в столичные города.
Уровень преподавания в школе 2-й ступени, по отзывам сведующих лиц, понижается и немногим отличается от школ 1-й ступени.
15 июля 1931 г.
В ночь на 1 июля начались и продолжались несколько дней аресты монахинь и послушниц бывшего Сретенского женского монастыря в Кашине. Арестам предшествовали обыски. Говорят, что для проведения этой кампании приезжали московские работники ГПУ. Обнаруженные у арестованных мануфактура, платье, продовольствие и пр. переписывались и оставлялись на хранение у домохозяев. Передавали, что всего было арестовано около 30 человек. Искали переписки и сношения с высланными на север игуменьей Анфисой (Анна Тимофеевна Кулачкова, осуждена 29 января 1930 г., 3 года ссылки в Соловки, в 75-летнем возрасте в 1932 г. была освобождена и вернулась в Кашин, скончалась в 1938 г. – Ред.) и др. монахинями. Письменные сношения и посылки из Кашина продовольствия (особенно к празднику Пасхи), по-видимому, возбудили подозрение ГПУ.
Через несколько дней часть арестованных была выпущена на свободу (из числа старушек).
Приблизительно в те же числа в Калязине и Кимрах тоже производились аресты монахинь.
Понедельник, 31 августа 1931 г.
Приезжие из Москвы передавали (и была заметка в газетах), что Храм Христа Спасителя уже разбирается. Я слышал, что разборка его будет стоить около 2 млн руб.
30 сентября 1931 г.
Приезжие из Москвы передают о московских ценах (вольного рынка и коммерческих магазинах): картофель – 6 р. пуд, мясо – 10 р. кило, масло русское – 10 р. ф., сливочное – 9 р. ф., яйцо – 5 р. десяток, курица – 12–15 р., морковь, луковица – 25 к. штука, икра черная – 20 р., обед средний – от 1–50 до 3 р., пирожное – 30 к., яблоко – 20 к., печенье – 3–50, 4 р., белая булка – 50 к. Резиновые калоши (к/п из маг.) – 25 р.
Появились магазины, продающие только на иностранную валюту. Население жалуется на рост дороговизны.
Четверг, 31 декабря 1931 г.
В конце 1-й декады в городе начались вызовы отдельных граждан по повесткам ГПУ. После допроса они задерживались и помещались в арестной комнате при ГПУ. В течение недели там скопилось до 70 человек обоего пола. Передают, что там было тесно. Спали на столах и на полу. Продовольствие заключенным доставляли из дома, а на месте выдавалось лишь ежедневно (утром) по два ведра горячей воды. Свидания с родными, передача записок, предметов из платья и пр. не допускалось. Приносимую пищу тщательно осматривали (хлеб прокалывали, молоко глядели на свет).
Большая часть заключенных принадлежала к бывшим торговцам. Вначале эти аресты вызвали среди населения тревогу и опасения: никто не считал себя застрахованным от такой напасти. Потом положение стало выясняться: у арестованных допытывались: на какие средства они живут, нет ли у них золотой монеты и драгоценных вещей. Лиц, сдавших монету или вещи – отпускали. Допросы производились ежедневно, даже по нескольку раз в день.
В соседних городах: Калязине, Кимрах и др. ничего подобного не слышно, но приезжие из Москвы рассказывали, что там происходило нечто вроде нашего: вызывали лиц с некоторой зажиточностью, говорили им, что правительство нуждается в золоте и иностранной валюте и предлагали сдать в казну ценности.
По слухам из Москвы, разборка Храма Христа Спасителя продолжается. Стены взрывают динамитом по ночам или ранним утром. При этом были случаи ранения уличных прохожих.
Как-то стоя в очереди у кассы в магазине, я наслушался разговоров крестьян и крестьянок, стоящих сзади меня:
– Вот, матушка, до чего дожили, – говорила одна крестьянка другой. – У нас в деревне весь лен отобрали, не оставили ни одного посмышка.
– Да-да, – согласилась другая. – Говорят: вам ситец выдадут. А какой ситец, сколько? У меня семейство в пять человек, а ситцу на всех выдали 10 м, что я буду с ним делать…
– Масло выдали растительное. Так я понюхала – ничем не пахнет от него… А одна у нас попробовала этого масла, намазала им хлеб. Так что же? Ее рвало, рвало… Что же это за масло…
– А прежде-то как было: в любой лавке покупаешь, что хочешь, сколько чего нужно. Торговцы ухаживали за покупателями, зазывали их: к нам пожалуйте!.. А купишь побольше, так конфект впридачу дадут.
– Что говорить, так плохо стало!
– Все говорят: потом будет хорошо, нужно потерпеть.
– Будет хорошо, когда нас не будет.
По делу об арестах при ГПУ выясняются новые подробности. Один из родственников арестованных послал письмо М.И. Калинину, в виде жалобы или просьбы о заступничестве. В одном месте письма он выразился так: «то непомерные налоги, то аресты… Так плохо стало жить, что жалеем, что родились».
Вместо послесловия
В дневнике кашинского общественного деятеля, бывшего купца Николая Петровича Черенина (1865–1933) описываются события периода 1930–1931 гг., одного из самых трагичных и переломных в истории нашей страны в XX столетии.
Род Черениных – древнейший в Кашине. Многие представители этого рода, принадлежавших в основном к купечеству и мещанству, упоминаются в переписных книгах 1646 и 1709 гг., а также в других исторических документах. Ведение дневниковых записей, в которых фиксировались многие события, можно считать семейной традицией Черениных (впрочем, характерной для многих купеческих семей). Так, в Кашинском краеведческом музее хранится документ начала XIX в. «Тетрадь для разных записок, которые должны быть для ведома и для справки, кашинского купецкого сына Алексея Чиренина». В отделе рукописей РГБ хранится дневник Петра Михайловича Черенина 1856–1864 гг. (отца Н.П. Черенина). В фондах Кашинского краеведческого музея помимо дневника Н.П. Черенина 1930–1931 гг. научными сотрудниками А.П. Маловой и Н.А. Охановой (Кудрявцевой) выявлены его дневники 1890–1891 и 1894 гг., авторство их до недавнего времени считалось неизвестным. Эти документы ждут своей публикации.
В издаваемом документе хронология одного города начала 1930-х гг. отражает недавнюю историю всей страны, наводит на размышления и исторические параллели. В этом и заключается важнейшее значение публикаций исторических и краеведческих источников.
Директор Кашинского краеведческого музея С.Б. Шляпникова