К Арзамасу лучше подъезжать со стороны Мурома. И не только потому, что через Муром идут казанские поезда, а еще и потому, что с Муромской стороны и начиналась русская история обширного края, ставшего одним из центральных районов Святой Руси…
Произошло это летом 1552 г., когда в былинном городе начали собираться войска, что выступали в Казанский поход во главе с царем Иоанном IV Васильевичем Грозным. Сам Иоанн Васильевич прибыл в Муром 13 июля, и пробыл здесь полторы недели, дожидаясь подхода всех – Сторожевой полк, полк Левой руки, Государев полк – отрядов.
Здесь, в Муроме, и был устроен смотр войскам. 22-летний государь тщательно готовился к предстоящей войне, но одними только организационными распоряжениями его деятельность в Муроме не исчерпывалась. Не менее важная часть подготовки казанского похода – духовные прозрения Иоанна Грозного, произошедшие в Муроме накануне выступления в казанский поход.
1
Царствование Иоанна IV Васильевича различно трактуется историками, но и самые откровенные критики признают, что Государь всегда стремился соотнести свои планы с тем путем, который определен Богом державе, который всегда стремился увидеть истинный путь и которому иногда удавалось различить его.
Будущему царю было 12 лет, когда ушел из жизни отец русской идеологии «Третьего Рима» старец Спасо-Елеазаровского монастыря Филофей.
«И да весть твоя держава, благочестивый царю, яко вся царства православныя христианьския веры снидошася в твое едино царство: един ты во всей поднебесной христианом царь, – писал Филофей отцу Иоанна Грозного московскому великому князю Василию III Иоанновичу. – Подобает тебе, царю, сие держати со страхом Божиим…».
В 1542 г. 12-илетний Иоанн IV Васильевич еще не венчан был на царство, и подлинная власть в Москве принадлежала не ему, а Шуйским, но мысль Филофея о той ответственности перед миром, которая лежит на его державе – «Два Рима пали, третий стоит, и четвертому не бывать» – обожгла юного государя.
Своей кончиною отец русской идеологии «Третьего Рима», умирая, словно бы торопил юного царя, понять, кем он должен стать. И действительно, словно очнувшись от детского беспамятства, Иоанн IV Васильевич уже не желает «больше терпеть того, что бояре бесчиние и самовольство творят», и берет власть в свои руки.
Первым из русских государей Иоанн IV Васильевич 16 января 1547 г. венчается на царство по византийскому чину. Взятие Казанского царства должно было закрепить это новое достоинство Российской державы.
2
Трудно запечатлеть в камне духовную подготовку к военному походу, но в Муроме это удалось сделать.
На берегу Оки, где стоял царский шатер, поставили после Казанского взятия шатровый храм святых Космы и Дамиана. Понятно, почему муромскую церковь, возведенную на месте царского шатра, решили посвятить именно римским мученикам. Государь прибыл в Муром 13 июля, а на утрене 14 июля совершалась память братьям, пострадавшим в Риме, и Иоанн IV Васильевич счел это знаком их небесного покровительства. Для строительства Космодемьянского храма в Муроме царь прислал из Москвы не только деньги, но и бригаду мастеров под руководством Постника Яковлева, строившего вместе с мастером Бармой собор Василия Блаженного в Москве, как бы определяя тем самым архитектурное единство начала и завершения «казанского взятия».
Государю было известно, что после крещения Руси равноапостольный князь Владимир отдал Муром в удел своему младшему сыну Глебу, который, приняв вместе с братом Борисом мученический венец, станет первым канонизированным русским святым. Царь Иоанн IV Васильевич хорошо знал и о помощи, которую оказали князья-страстотерпцы Александру Невскому, когда тот вывел свою дружину на сражение со шведами Ярла Биргера, чтобы защитить Русь от западной экспансии.
И обращая молитву к страстотерпцам Борису и Глебу, Иоанн Грозный яснее прозревал значение предстоящего похода, который осознавался, как прямое продолжение дела, начатого Александром Невским.
«Низложение» Казани, по замыслу Иоанна IV Васильевича становилось историческим рубежом, за которым собирание Русских земель – соединялись не княжества, а два царства – преображалось в строительство Третьего Рима – Российской Империи.
В память об осуществившемся прозрении, по повелению Иоанна Грозного, на месте, где находился княжеский двор Глеба Владимировича, высоко над Окой вознес свои купола каменный Спасо-Преображенский собор, а сам монастырь, который Государь щедро наделит вотчинами, стал именоваться Спасо-Преображенским.
3
«Душа русского народа, – утверждал И.А. Ильин, – обретает свои формы в результате национально-духовного акта». Инстинкт нации становится реальным действующим лицом истории тогда, когда он отождествляет себя с высокой и могучей идеей – с христианской верой. Крещение Руси превратило русский народ в субъект всемирной истории.
Русский народ именно в православии обрел самого себя, утвердил себя в собственном бытии в том, что стало его самобытным историческим существованием. По мнению И.А. Ильина, только духовный акт может преобразовать инстинкт нации, сложившийся под влиянием внешней географической среды и внутренних свойств русского племени – расы, темперамента – в национальный характер.
Православие сформировало язык нашего народа и его национальный характер, православие определило законы нашего государства и его культуру. И так и выстраивалась святыми князьями Русь, что совпадали пути спасения и устроения русским человеком своей души с путями спасения и устроения государства.
Спасо-Преображенский монастырь поднялся на месте двора князя Глеба Владимировича, Благовещенский – на месте двора Константина Святославовича, ну, а Троицкая обитель, что напротив Благовещенского монастыря, расположена на месте двора муромского князя Юрия Ярославича. Здесь покоятся мощи святых чудотворцев Петра и Февронии – православных покровителей любви и брака.
О семейной жизни их, о высокой любви, которая соединяла их, можно прочитать в «Повести о житии святых новых чудотворцев муромских: благоверного и преподобного, и достохвального князя Петра, нареченного во иноческом чине Давидом, и супруги его благоверной, и преподобной, и достохвальной княгини Февронии, нареченной во иноческом чине Ефросинией». Повесть эта, написанная в середине XVI в. протопопом Спасского собора в Московском Кремле Ермолаем Прегрешным (в иночестве Еразмом. – Прим. ред.), пользовалась на Руси огромной популярностью, но в состав «Великих Миней Четьих», хотя она для них и писалась, не включалась – митрополит Макарий посчитал, что протопоп Ермолай поддался в повести фольклорному влиянию. Объяснить это литературной неопытностью автора невозможно. Протопоп Ермолай входил в кружок книжников, группировавшихся вокруг митрополита Макария, и достаточно хорошо разбирался в агиографических вопросах.
И искус литературного новаторства – под влиянием «Повести о Петре и Февронии», действительно, возникло в русской литературе новое литературное направление – тоже ничего не объясняет. Протопоп Ермолай готовился к принятию монашеского пострига, и едва ли его занимало мирское тщеславие. Думается, что оригинальность «Повести» определило не авторское своеволие, а та муромская сказочность, в которой жили святые Петр и Феврония. Фольклорная стихия вопреки воле автора ворвалась в «Повесть» и захлестнула традиционную житийную канву. Поразительно, но эта стихия народной сказки продолжает ощущаться в Муроме и поныне. Но если «невытравленная» сказочность чувствуется в Муроме и сейчас после десятилетий советской пропаганды, то насколько остро ощущал ее в середине XVI в. протопоп Ермолай или царь Иоанн IV Васильевич в июле 1552 г.?!
Кстати, вполне возможно, что Государь был лично знаком с Ермолаем-Еразмом. Совершенно определенно известно, что в 1549 г. тот написал для Иоанна IV Васильевича трактат «Благохотящим царем правительница и землемерие» – развернутое руководство по управлению государством и измерению земли.
В любом случае историю жизни Петра и Февронии – они были канонизированы на Соборе 1547 г. – Иоанн IV Васильевич знал. И, конечно же, он не мог – в июле 1552 г. царица Анастасия Романовна находилась на последних месяцах беременности царским первенцем Дмитрием – не молиться им, испрашивая их помощи и покровительства.
Исполняя свои обеты, данные в Муроме, Иоанн IV Васильевич воздвиг после Казанского взятия над мощами Петра и Февронии церковь Рождества Богородицы.
4
Сохранилась икона, написанная в честь взятия Казани. Называется она «Благословенно воинство Небесного Царя» и стояла эта икона в Успенском соборе, рядом с Царским местом. На иконе изображено триумфальное шествие православного воинства от объятой пламенем Казани к Небесному Иерусалиму.
В среднем ряду во главе всего русского воинства с огромным красным стягом – сам Иван Грозный. Нижнюю колонну возглавляют Александр Невский и Георгий Победоносец. В центре композиции, в царском венце и с крестом в руках – император Константин. За ним – Владимир Святой с сыновьями Борисом и Глебом. Наверное, подобная этой иконе и открывалась перед духовным зрением Иоанна IV Васильевича картина, когда в молитвенном сосредоточении смотрел государь на войска, которые, переправляясь через Оку, уходили в икону. Начинался поход, где молитвенное обеспечение играло не меньшую роль, чем вооружение.
Русь окончательно осознавала духовный смысл своего земного существования и цель своего исторического развития – стремление в Царствие Небесное. Стяг Спаса возвышался над полком Иоанна Грозного. Совершалось великое чудо Преображения. Величественен и прекрасен его духовный смысл, и особенно ясно разъясняется этот смысл на примере Мурома, превращенного по замыслу Иоанна Грозного в икону древнерусской святости.
Все, что было в Муроме до Иоанна Грозного – и княжение страстотерпца Глеба, и святительская деятельность Константина и его сыновей, и высокий, на века отлитый образ православной русской семьи Петра и Февронии, и сам былинный богатырь Илья Муромец – все это было высоко и прекрасно, но все это – поразительное свойство русской истории! – существовало на зыбкой границе были и небыли, истории и сказания, как народное мечтание о Святой Руси.
Деяние царя, постигающего духовный смысл русской истории и осуществляющего этот смысл, преображало не только действительность, но и предшествовавшую историю. Монаршая воля, воплощая народные мечтания в прекрасных и величественных храмах древнего Мурома, делала их фактом истории Святой Руси, и сама укреплялась сказочной силой.
5
Как свидетельствует летопись, 20 июля 1552 г., на память Ильи Пророка, отстояв службу в храме Рождества Богородицы Иоанн Васильевич Грозный переправился на низкий берег Оки и «поиде на Саконский лес. И того дня ночевал на лесу на реке Велетьме – от города 30 верст».
Иоанн Васильевич Грозный шел по «Царской сакме» – дороге, что вела из Волжского Понизовья к Мурому и станы его становились селами и деревнями.
Второй стан был устроен на берегу реки Шилокши. Третий стан Иоанна Грозного устроили на возвышенном берегу Теши возле запустелого мордовского городища. Здесь царь приказал выстроить церковь, вокруг которой разрослось село Саканы.
Анализируя поход Иоанна IV Васильевича Грозного на Казань, историки лишь скороговоркой обозначают, как муромское сидение государя, так и движение его по заокским лесам. Понятно, конечно, что никаких примечательных боевых действий в это время не происходило, но с другой стороны, разве не в Муроме окончательно оформилась духовная составляющая идеологии предстоящего похода? Разве не по дороге, через глухие мордовские леса, началось практическое осуществление этой идеологии?
Совершенно определенно известно, что в обозе Иоанна IV Васильевича помимо военных грузов, значительное место занимали предметы церковного обихода, предназначенные для приобщения к вере местных жителей. Крещение мордвы – это не военная операция, но превращая ее в важную, если не важнейшую составляющую Казанского похода.
Пятый стан Иоанна Васильевича Грозного располагался «на Авшечь реке». Здесь собрался у царя совет, на который были призваны и местные мордовские вожди Арзай и Масай с их старейшинами. На этом совете Государь объявил о решении построить здесь город. Тут же начались строительные работы, заложили острог и церковь во имя Архистратига Михаила.
Иоанн Васильевич предложил собравшимся местным жителям принять христианскую веру. Все молчали, и только когда государь сказал, что назовет будущий город именем первого, кто примет крещение, из толпы вышли мордовские предводители Арзай и Масай.
Записанное предание, хотя вроде бы и противоречит историческим фактам (на месте Арзамаса ранее существовала крепость, а название города происходит, вероятно, не от имен старейшин Арзая и Масая, а от мордовских слов «арзя» («эрзя») – название племени и «масса» – город), но в духовном отношении предание гораздо точнее.
Старейшины Арзай и Масай, принимая Святое Крещение, становятся Александром и Михаилом. Они оставляют свои прежние языческие имена городу Арзамасу, который забывает, как уходящий из памяти сон, прежнюю историю и просыпается для истории православной страны.
Монаршая воля – это не индивидуальная воля пусть и чрезвычайно мудрого и талантливого человека или коллективная воля группы тоже пусть и мудрых, и талантливых лиц, монаршая воля – это Божья воля.
6
Царской сакмой шел Иоанн Грозный, и не было никаких боевых столкновений на избранном Пути, местные жители узнавали в Иоанне IV Васильевиче своего государя. Топонимические предания, которые записывались в этих местах, сохранили лишь добрую память, что осталась в народе от первой встречи со своим царем.
«В деревне Ивана Грозного встретили очень тепло, приветливо. Накормили его и дружину, подлечили раненых, снабдили всем необходимым на дорогу. Это гостеприимство так поразило царя, что он велел назвать деревню «Теплый Стан» (современное Сеченово. – Ред.). И так было почти везде.
Только ломакинцы – жители села, которое, четыре столетия спустя, станет родиной печально известного генерала Андрея Андреевича Власова, и тогда отличились. П.И. Мельников-Печерский записал во время своей экспедиции присловье: «Хороши ломакинцы: царя не поя, не кормя, спать положили». Теплый прием, который встречала армия Иоанна IV Васильевича Грозного в мордовских лесах, объяснялся отчасти тем, что казанские татары жестоко притесняли здешнее население, и в русской армии мордвины видели своих защитников.
«Мордва в нашем краю жила раньше родами, – рассказывают в Дивеево. – Во время набегов на наши края татары опустошали деревни, грабили, убивали, уводили пленных. И когда Иван Грозный отправился воевать против татар, то здешняя мордва решила ему помочь. Землями в ту пору тут владел потомок Вичкинза Дивей. Был он хорошим воином, отважным и верным, за это Иван Грозный сохранил ему княжеский титул и дал во владение всю здешнюю округу. Вот и назвали соседи самое крупное село на Вичкинзе, где жил Дивей – Дивеево».
7
Некоторые историки утверждают, что высказанная псковским старцем Филофеем, идея «Москва – Третий Рим» имела влияние практически только в северо-западных русских землях, и ни в одном сочинении Ивана Грозного нет ни одного упоминания об этой идее, тем более, уподобления «Третьему Риму» Московской Руси.
«В этом смысле идея «Нового Иерусалима» имела гораздо более расширительный и общий характер, напрямую связывала Московскую Русь с наследием Православного Востока, – говорят эти историки. И не случайно, сразу же после появления в общественном сознании идеи России как «Третьего Рима» начинается дальнейший поиск – уже аналогий Москвы и России с «Новым Иерусалимом». В принципе, идеология, принявшая на себя вселенскую ответственность в противостоянии мировому хаосу, без Нового Иерусалима, который описан в Откровении Иоанна Богослова – «святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего» – обойтись не могла. Только причем тут «дальнейший поиск»?
О Новом Иерусалиме, называя его Вышним говорил в послании великому князю Василию III Иоанновичу сам старец Филофей, перед тем как произнести слова о Третьем Риме: «Да аще добро устроиши свое царство – будеши сын света и гражданин вышняго Иерусалима, якоже выше писах ти и ныне глаголю: блюди и внемли, благочестивый царю, яко вся христианская црьства снидошася въ твое едино, яко два Рима падоша, а третей стоит, а четвертому не бытии».
Легко объяснимо и то, почему сам Иоанн Грозный в своих посланиях не оперирует термином «Третий Рим». Во-первых, он был реальным политиком и вел активные переговоры с римскими послами и эмиссарами, хотя бы по поводу организации антитурецкой коалиции, и говорить в официальных документах, а именно таковыми и были послания Иоанна Грозного, о совершившейся гибели продолжающего существовать Рима избегал. Аналогия Москвы и России с «Новым Иерусалимом» была более приемлемой для дипломатического употребления. Впрочем, во время продвижения армии к Казани и во время осады и штурма ее, практическая конкретизация образов-символов сдерживалась реальными обстоятельствами похода.
Государь осознавал, что с покорения Казани начинается Путь Московской Руси, как защитницы истинной веры, но осознание это благополучно уживалось в нем с уважительным отношением к исламу. Приступая к строительству своей империи, Иоанн IV Васильевич Грозный, пусть и не всегда осознавая это, всегда учитывал опыт созданной на этой земле империи Чингисхана. Как утверждает «Казанская история», Государь обещал осажденным казанцам «большую льготу – жить по своей воле, по вашему обычаю, и законов и веры вашей не лишу вас, и из земли вашей никуда не разведу вас по моим землям, чего вы боитесь». И хотя «не послушали казанцы доброго царского совета», сопротивление их не подвигло Иоанна IV Васильевича на изменение своего, монаршего плана строительства Русской империи.
8
Л.А. Тихомиров справедливо заметил, что на Руси не столько подражали действительной Византии, сколько идеализировали ее и в результате, монархическая власть создавалась в гораздо более чистой и более строго выдержанной форме. «В чем смысл духовной победы? – анализируя значение Казанского похода, задается вопросом историк С.В. Перевезенцев. – Дело в том, духовная победа – это победа не над внешним врагом, а над собой. Иначе говоря, смысл духовной победы – в преодолении собственной слабости, собственного страха, собственной греховности».
В Казанском походе собственную слабость, собственный страх, собственную греховность преодолевал и Иоанн IV Васильевич, и вся страна. И нужно специально перекашивать глаза, или как говорил сам Иоанн IV Васильевич Грозный, смотреть «беззаконными очами», чтобы не видеть небывалого величия свершений этого царства, начинающегося взятием Казани и завершающегося присоединением Сибири. Это и есть материальное воплощение той духовной победы, которая была одержана в царствование Иоанна Грозного, и подлинная значимость которой приоткрылась – «российское могущество прирастать будет Сибирью» – только в последующие столетия, которая продолжает раскрываться и сейчас.
Ни сподвижники Государя, ни летописцы не сохранили нам подробностей тех пяти недель, что разделяют Ильин день, когда войско выступило из родного города Ильи Муромца и день прибытия армии к Казани. Не запечатлены разговоры, которые вел в эти недели молодой царь, мысли, которые он думал. Но зато в народных преданиях о Царском Пути, как драгоценные камни сверкают слова: Саров, Болдино, Дивеево, названия которых станут символами высочайшей духовности.
Словно дивное сияние осуществленных монарших замыслов о Небесном Иерусалиме, явится здесь матушке Александре, в селе Дивееве на пути из Мурома в Саровскую пустынь видение Божией Матери. «Вот то самое место, которое Я повелела тебе искать на севере России, – сказала тогда, в 1760 г., Богородица. – И вот здесь предел, который божественным промыслом положен тебе, живи и угождай здесь Господу Богу до конца дней твоих, и Я всегда буду с тобой и всегда буду посещать место это, и в пределе твоего жительства Я осную здесь такую обитель Мою, равной которой не было, нет и не будет никогда во всем свете: это четвертый жребий Мой во вселенной».
Так и был основан Дивеевский монастырь, где, как известно, находится Канавка, границы которой совпадут, по предсказанию преподобного Серафима Саровского, в конце Света с границами богоспасаемой Руси.
Николай Коняев
Справка
Писатель Николай Михайлович Коняев (1949–2018) был секретарем Правления Союза писателей России, членом приемной комиссии Союза писателей России, председателем Православного общества писателей Санкт-Петербурга.