Воспоминания иеросхимонаха Валентина (Гуревича) о начале Великой Отечественной войны.
Мы вспоминаем Великую Отечественную войну, которая была всенародной. В ней так или иначе участвовали, можно сказать, все народы, населяющие нашу страну, мужчины и женщины, и даже все возрасты. Даже дети, младенцы – ведь ребенок, дитя переживает очень интенсивно все, что происходит. И может быть, даже с большей интенсивностью, чем взрослые. Именно потому, что этому нежному возрасту свойственно воспринимать мир особенно остро, младенец воспринимает гораздо большее количество информации об окружающем, чем взрослый. И во времена всенародных бедствий и потрясений нагрузки и перегрузки психики ребенка, как теперь говорят, зашкаливают.
Когда произошло нападение врага на нашу страну, это всех повергло в напряженное душевное состояние. И ребенок разделял эти переживания вместе со взрослыми ничуть не в меньшей степени, а может, даже в большей.
Годы войны произвели на юных очень сильное впечатление. И дали многим из них какой-то заряд, направление всей остальной жизни. Потому что на них обрушилось много уроков, скорбных обстоятельств, которые учат человека.
Как говорит пророк Иеремия, «благо человеку, когда он несет иго в юности своей». А отроки в пещи вавилонской сказали: праведен Ты, Господи, и правы пути Твои. Ты послал нам такую беду, потому что мы согрешили с отцами нашими, «неправдовахом, беззаконновахом». Но не оставь нас до конца, Боже отцов.
Надо сказать, что первые годы моей жизни в младенчестве, начиная с рождения и до пяти лет, когда началась война, – вот они были какими-то лучезарными для меня. Это такое было счастливое детство.
Я тогда еще не знал о тех скорбных обстоятельствах, которые обрушились на народ при советском режиме. В то же время был какой-то подъем, какая-то особая восторженность советская.
Я родился в декабре 1935 г., в самый разгар пятилеток, в момент рождения «сталинской конституции», давшей советскому народу «право на ученье, отдых и на труд». И везде был триумф. Везде проходили парады, демонстрации. Такая вот восторженность особая – новый культ, новая вера…
Уже был взорван Храм Христа Спасителя. И Каганович уже руководил строительством Московского метрополитена.
А на месте взорванного храма была организована стройплощадка, на которой воздвигали новый храм нового мира. Это было бы, по замыслу авторов, грандиозное сооружение – высота его должна была превзойти самые высокие строения земного шара и достичь 416 м, включая венчающую его 100-метровую железобетонную фигуру вождя, указывающую своим пятиметровым перстом, куда нам идти.

Стройка была настолько грандиозной и ускоренной, что для бесперебойного снабжения ее цементом невдалеке, на Фрунзенской набережной, был специально построен цементный завод.
Луначарский прямо так и писал, что этот дворец строится «по образцу Вавилонских башен» и олицетворяет именно штурм неба. Его штурмующий небо каркас монтировался при помощи заклепок и к июню 1941 г. вознесся уже весьма высоко. Гораздо выше Александрийского столпа.
На кремлевских башнях сияли красные звезды, на Красной площади совершались военные смотры и парады физкультурников, а также восторженные шествия советских граждан с «хоругвями» и «иконами» нового безбожного культа. При этом вождь и его политбюро стояли наподобие живого иконостаса на трибуне Мавзолея. По радио гремели песни: «Нам нет преград ни в море, ни на суше… В своих дерзаниях всегда мы правы»; «…знамя страны своей мы пронесем через миры и века»; и у нас «вместо сердца пламенный мотор». Словом, «кипучая, могучая, никем непобедимая»… И еще: «Мы с железным конем все поля обойдем, соберем, и посеем, и вспашем. Наша поступь тверда, и врагу никогда не гулять по республикам нашим». Потому что «наш бронепоезд стоит на запасном пути».
Такое вот исполненное гордыни сознание своего могущества…
Вот такая восторженность, такой патриотизм был свойствен не только взрослым, но и детям. И я могу о себе сказать, что я вполне был советским патриотом в то время. Я это поддерживал – эти красные звезды на кремлевских башнях, это лучезарное будущее для всего человечества. И я, еще младенец, уже был приобщен к этому культу.
К моменту начала Второй мировой войны мне исполнилось пять лет. И когда по радио говорили про пятилетки (план развития народного хозяйства СССР), я думал, что это про меня.

Во всех коммунальных квартирах радио тогда говорило громко и без умолку. Громкоговорители возвещали торжественные заявления о нашем светлом будущем. О том, что мы расправляемся с кошмаром старого мира и с религией – пережитком прошлого, служанкой эксплуататорских классов. Мы всему этому кладем конец и строим великое будущее, в котором все люди будут братья, все народы объединятся в дружную семью, не будет богатых и бедных и все будут счастливы.
Поэтому советский патриотизм, несмотря на столь нежный возраст, был мне уже присущ в полной мере. Я без запинки мог перечислить всех вождей: «Сталин, Каганович, Молотов» и т.д.
А когда я заболел корью, на дом был вызван из Кремлевской больницы профессор Лонговой в белом халате. При виде его я заплакал, поскольку незадолго до этого от людей в белых халатах претерпел мученичество при удалении рыбьей кости из моего горла. И когда профессор Лонговой укорил меня, заметив, что «мальчики не плачут», то я возразил: «Я плачу, потому что Чкалов умер». При этом все взрослые рассмеялись.
Громкоговорители устанавливались повсеместно, вплоть до самых отдаленных городов и весей шестой части земной поверхности, на которой победил социализм.
Это было весьма кстати, ибо заполняло вакуум, возникший в результате устранения церковности и молитвы. На смену приходил новый культ и физкультура.
Советские республики соревновались на поприще разрушения старого мира. Лидировала Белорусская ССР, в которой еще до завершения безбожной пятилетки уже не оставалось ни одного действующего прихода.

Как-то в 60-х гг. ХХ века во время путешествия по Золотому кольцу мы познакомились с женщиной, нанявшейся сторожить архитектурную жемчужину – церковь Покрова на Нерли. Она была родом из Белоруссии и рассказывала нам, что когда была ликвидирована в ее краях церковность, то она, молодая и неграмотная, вместо устраненных утренних молитв стала подчиняться командам, исходящим от громкоговорителя, установленного в ее хате, как и во всех остальных хатах ее деревни.
Рано утром громкоговоритель велел всем гражданам Страны Советов приступить к утренней зарядке. И первым требованием его было расставить ноги, как она говорила, «шырэ плечъ». Ее почему-то особенно поразило и запомнилось это требование, и она во время своего рассказа эти слова произносила с некоторым удивлением и смущенной улыбкой. Она послушно каждый раз исполняла это требование диктора, равно как и остальные команды, на протяжении всей утренней зарядки…
Итак, штурм неба не ограничивался строительством Дворца Советов и тем, что авиаторы с «пламенным мотором вместо сердца» взлетали «все выше, и выше, и выше». Это дополнялось «безбожной пятилеткой», по завершении которой в стране не должно было остаться «ни одного действующего храма, ни одного действующего священника». Церковь была на последнем издыхании…
И вот тогда началась война.

А вознесшийся выше Александрийского столпа каркас Дворца Советов в самом начале войны вдруг стали спешно резать автогеном и увозить на грузовиках по Фрунзенской набережной в сторону Крымского моста – «для фронта, для победы». Этот каркас пошел в основном на изготовление преград – так называемых «ежей» на пути вражеских танков.
Война началась в день Всех святых, в земли Российстей просиявших, мощи которых, помимо других бесчисленных актов богоборчества, кощунства и богомерзких бесчинств, повсеместно подвергались вскрытию, осквернению и надругательству.
Незлобие святых не останавливает их в тех случаях, когда надо дать назидательный урок, чтобы оградить людей от стремления в пропасть вечной погибели. Вспомним блаженную Ксению Петербургскую. Ее странная одежда и поведение, свойственное умственно неполноценным, навлекали на нее насмешки и обиды, особенно со стороны городских мальчишек. Это обстоятельство Христа ради юродивые обычно используют для упражнения в незлобии и молитве за обидчиков. Но иногда бывают и случаи грозного прещения с их стороны, особенно когда речь идет о воспитании детей, об их бессмертных душах. Так и блаженная Ксения всегда терпела безропотно насмешки и издевательства, а когда мальчишки стали бросать в нее камни и комья грязи, она с грозным видом гналась за ними, грозя палкой…
С началом войны резко изменился стиль жизни в стране. И эта резкая перемена надолго омрачила мое до той поры вполне счастливое детство. До войны я жил в семье, имеющей достаток и даже определенные социальные привилегии. Глава семьи занимал высокий пост. В его распоряжении в ведомственном гараже было три лимузина – две «зиски» (ЗИС – завод имени Сталина, который после развенчания культа личности стал называться ЗИЛ – завод имени Лихачева) и одна «эмка» (завод имени Молотова).

Я любил автомобильные поездки и быструю езду, и запах бензина был одним из любимых запахов детства. Летом меня увозили из города. Либо на дачу в Сокольниках – тогда это была еще сельская местность. Пастухи перегоняли скот на пастбище, щелкая бичами. Мне очень нравилось на это смотреть, и я сказал, что когда вырасту, то буду пастухом, чем очень расстроил бабушку, которая пыталась мне объяснить, что я должен буду учиться, чтобы потом заниматься более престижной деятельностью.
Либо я проводил летние месяцы в каком-то престижном пионерском лагере в качестве нахлебника, поскольку еще не дожил до пионерского возраста. Права нахлебника у меня были, потому что в этом лагере бабушка занимала должность сестры-хозяйки, а ее дочь – пионервожатой. Я не знал, что эта дочь – моя родная мать, и звал ее по имени.
Она разучивала с пионерами роли в спектакле «Женитьба Бальзаминова», а я сидел и ковырялся в носу.
Я очень радовался солнышку, зеленой травке на лесной лужайке. Меня почему-то все любили – и родственники, и пионеры, и вожатые. И счастью моему не было предела.
Когда мне исполнилось пять лет, незадолго до войны, я увлекся философией. То есть философских трактатов я не читал, потому что все философские системы, кроме диалектического материализма, хранились в недоступном спецхране. Да и читать я тогда еще не умел. А просто размышлял сам в себе. И у меня выработалась вполне себе законченная философская система. И это был чистой воды солипсизм. Я стал делиться этим с окружающими и объяснял им, что, как мне представляется, существую только я, а все остальное мне только кажется. И эти окружающие тоже кажутся…
Каждый год торжественно праздновался мой день рождения. К сожалению, только раз в году. Приглашали много гостей. С одной девочкой по имени Светлана, проживавшей в нашем доме, построенном нэпманами, у нас была какая-то особая взаимная симпатия.
Когда моя родная мать вышла второй раз замуж, то родила девочку Лену. Мне объяснили, что это моя сестра, чему я был очень рад. И мне поручили ее охранять, когда оставляли ее в коляске во дворе дома нэпманов, превращенном в тенистый сад.
Как-то подошла Светлана и решила поиграть с ней в дочки-матери. Для этого она вынула ее из коляски, чтобы взять на руки. Новорожденная еще не научилась держать голову прямо, и она висела и моталась из стороны в сторону. Хорошо, кто-то из взрослых увидел эту картину и вовремя подоспел на помощь. А я получил строгий выговор.
Но вот однажды моя довоенная счастливая жизнь закончилась. Это было рано утром 22 июня в Сокольниках. Я уже к тому времени проснулся и своими ушами услышал, как Молотов, слегка заикаясь, сообщил о вероломном нападении, о том, что ночью бомбили Киев. Я спросил: что, война началась? Мне ответили, что началась, но далеко. Однако она стала очень быстро приближаться.
Начались воздушные тревоги с сиренами, аэростатами, прожекторами. Во дворе дома нэпманов жильцы вырыли длинную и глубокую яму, сверху положили бревна и замаскировали их дерном. И назвали это бомбоубежищем. Повсюду воцарилась атмосфера мрачной гнетущей подавленности, депрессии, горя, которая сопровождала весь период войны, завершившейся 9 мая 1945 г. И дети ощущали эту гнетущую подавленность, может быть, в большей степени, чем взрослые.

До войны я не знал детского сада, а тут пришлось много времени провести в детских садах и интернатах. Патриотические чувства и желание победы над врагом испытывали все с раннего возраста. Детские рисунки в детском саду – это были сплошь батальные сцены. Мальчики изображали столкновения самолетов в воздухе, танков на земле, артиллерийскую стрельбу, рукопашные схватки. И всегда побеждала у них Красная армия. Хотя в действительности в первый период войны было наоборот. Может быть, здесь было что-то от магии примитивных племен, у которых было принято, отправляясь на охоту, сперва изобразить ее удачный результат посредством наскального рисунка. Или, иными словами, воображаемые победы были своеобразной детской молитвой о реальной победе над захватчиками.
Как-то один мальчик увидел на рисунке другого, что у того не советский самолет победил в бою, а наоборот, краснозвездный самолет сбит самолетом со свастикой, горит и стремительно падает на землю, оставляя за собой длинный шлейф дыма. Увидев такое, он возмутился всей душой и поспешил донести об этом вопиющем случае воспитательнице, узрев в этом неправильном рисунке предательство и измену родине.
Надо сказать, что этими воспитательницами тогда были замечательные девушки, которые любили и жалели детей, относились к ним буквально по-матерински. В ответ на возмущение доносчика воспитательница сказала очень просто: «Ну что же, и так бывает». И в этих словах была адекватная реакция нормального человека, который в советской атмосфере повсеместных доносов сохранил здравомыслие.
Дети воевали не только с помощью рисунков на военные темы. В своем воображении они участвовали в жарких сражениях и совершали множество героических деяний на поле брани. И получали за это высшие боевые награды. Некоторые даже проникали в ставку Гитлера и поражали его насмерть каким-нибудь холодным или горячим оружием.
Случалось, что отроки даже наяву участвовали в боевых действиях, о чем было написано в книге «Сын полка». Ну а на долю младенцев оставались только воображаемые подвиги.
Но героями мечтали стать все. Этим пользовались воспитательницы. Был, например, такой случай. В детском саду на подоконнике в горшочке рос помидор. Однажды образовался зеленый плод, и все с интересом наблюдали, как он постепенно увеличивался в размерах.
И вот однажды все с возмущением обнаружили, что кто-то откусил часть этого помидора, продолжавшего оставаться на кустике. На требование воспитательницы признаться, кто это сделал, дети отвечали гробовым молчанием. Тогда воспитательница сказала, что поскольку совершивший это преступление не сознается, то значит он – трус. Если же он честно признается, даже не боясь наказания, то это будет с его стороны подвигом, он тогда станет героем. И один мальчик, который очень хотел стать героем, признался в этом преступлении, хотя ему бы и в голову не пришло так поступить. Он ожидал почестей, воздаваемых героям. Но вместо этого подвергся жестоким словам осуждения со стороны всего детского коллектива и превратился в изгоя. Он пытался уже оправдываться, говорил, что этого не делал, но ему уже никто не верил. И один мальчик привел веский аргумент, подтверждающий его виновность. Дело в том, что поверхность углубления, образовавшегося в зеленом помидоре в результате этого преступления, окислилась и приобрела красноватый оттенок. И этот мальчик сказал про мнимого преступника: «Сам рыжий, и помидор стал рыжим». И дети после этих слов еще больше убедились в виновности «героя». А настоящий преступник так и остался непойманным.
Иеросхимонах Валентин (Гуревич)