Воспоминания участника Великой Отечественной войны, журналиста, заслуженного работника культуры РФ Алексея Гавриловича Глухова (1925–2015). Беседа с ветераном состоялась в 2011 году, опубликована в журнале «Покров».
– Алексей Гаврилович, расскажите, пожалуйста, где и как вы встретили Великую Отечественную войну.
– С 1941 г. я учился в станкостроительном техникуме в Егорьевске под Москвой. В разгар экзаменов и грянула ожидаемая и все же неожиданная война. В тот самый воскресный день мы услышали по радио выступление В.М. Молотова о вероломном нападении на СССР фашистской Германии. Запомнились последние слова из выступления: наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами. В этом тогда, пожалуй, никто не сомневался. Через несколько дней я сдал последний экзамен и отправился в родной Зарайск. Работал слесарем, нарезал резьбу на лимонках, а после работы проходил курс допризывной подготовки. Еще одна обязанность рабочих той поры – помогать колхозам убирать урожай, ведь всех работоспособных мужчин призвали в армию. В октябре направили на строительство оборонительных сооружений под Москвой – «на окопы», как называли их в народе.
– Вы ушли на войну в десантные войска…
– Ребят из Зарайска моего года рождения – 1925-го – призвали 7 января 1942 г., что характерно для того времени борьбы с религией. Этот день выбрали именно потому, что многие праздновали Рождество, пусть и «подпольно». У нас в доме мама тоже зажигала лампадку. Направили меня в Московское пулеметно-минометное училище, но начальник медслужбы забраковал: в нем, говорит, 46 кг веса, его плитой придавит (минометчикам тогда приходилось носить специальную плиту для миномета). Так я оказался в городе Марксштадт на Волге – там жили немцы до выселения в Казахстан. В Марксштадте формировался 7-й запасной воздушно-десантный полк. Три месяца мы мучились в жутких условиях. С одной стороны, жили в добротных, построенных немцами домах, а с другой – еда была очень скудная: утром каша из сои и маленький кусочек американской колбасы, на обед – суп из сои и перловая каша, на ужин снова соя. Соя была китайская и почему-то пахла керосином. К счастью, давали 800 г свежего хлеба и по два кусочка сахара – утром и вечером. И при этом не было воды – немцы перед высылкой завалили все колодцы. Умывались снегом, который за день подтаивал, а ночью замерзал, превращаясь в крупинки, раздиравшие лицо.
Один из моих сослуживцев, племянник конструктора танка Т-34 Кошкина, однажды, не выдержав, словно чеховский Ванька Жуков, написал дяде письмо: «Дядя, забери меня отсюда, а то помру». Как оказалось, наши письма читала не только цензура, но и командование. Письмо зачитали перед всем полком с соответствующей проработкой: когда наши люди гибнут под Харьковом, еще есть такие малодушные маловеры и т.д. Больше племянника Кошкина я не видел, но думаю, что дядя ему все же помог.
– На военных фотографиях вы в форме пехотинца. Почему?
– В сентябре 1943 г. перед форсированием Днепра штаб фронта решил забросить на правый берег шесть воздушно-десантных бригад. Сталин настоял на трех, выбрав наобум нечетные: первую, третью и пятую. Я был в шестой, это меня и спасло. Часть десантников летчики сбросили в Днепр, другие приземлялись на огневые точки. Многих немцы расстреляли еще в воздухе. Спаслись лишь небольшие группы. После этого провала наверху решили в тыл забрасывать только разведчиков по 10–12 человек. А десантников стали использовать как пехоту. Нас так и называли – «крылатая пехота». В отличие от обычных пехотинцев нас лучше одевали и кормили. Десантники находились под непосредственным управлением Ставки Верховного Главнокомандования и использовались для нанесения наиболее важных ударов.
– В каких значимых операциях вы участвовали?
– 21 июня 1944-го наша 6-я воздушно-десантная бригада, которую потом превратили в 297-й стрелковый полк, форсировала реку Свирь во время знаменитого удара с юга по Карельскому перешейку. После него Финляндия вышла из войны. Финны поначалу отказывались это сделать, боялись немцев, тогда маршал Мерецков, командовавший Карельским фронтом, попросил у Сталина дивизию. Тот дал целый корпус: три дивизии – 98, 99 и 101-ю. Я был в 99-й. И мы из Ногинска до Карельского перешейка пять дней мчались без остановки. Не успевали даже поесть, боялись останавливаться, от нас требовали: скорее, скорее… Правда, остановились на станции Паша – рядом эшелоны с продовольствием, снарядами, орудиями, и с утра до вечера солдаты их разгружали, разгружали… чуть не падали.
В Карелии сплошные болота кругом, вместо дорог гати. Это когда бревнышки лежат – и хлюп, хлюп, по ним мы и ходили. Форсирование началось в 12 часов дня. Свирь река быстрая, широкая – 400–500 м шириной. Три часа обстреливали противоположный берег. Грохот стоял невероятный. Потом командование решило узнать, кто из противников на том берегу уцелел. На берег посадили разведчиков с телефонными аппаратами, сделали 12 настоящих плотов, к ним прибили муляжи – фанерные фигурки, раскрашенные зеленой краской, и выбрали 12 добровольцев, которые плыли и эти плотики толкали. Финны решили, что идет настоящая переправа, и по плотам начали стрелять. Разведчики их засекли и окончательно уничтожили.
Писатель Виктор Астафьев в последние годы критически оценивал весь ход войны. Какой, говорит, патриотизм? Шли, мол, под прицелом пулеметов. Это не так. Когда на Карельском фронте потребовались 12 человек, которые толкали бы в воде эти бутафорские плотики, то построили полк и спросили: «Кто хочет идти?» Никого не посылали насильно. Вызвались человек 100, из них выбрали 12. Они выплыли на тот берег и вступили в бой, и самое интересное – все уцелели.
– А вы с каким настроением уходили на фронт?
– В целом воевать, по моим наблюдениям, шли охотно, особенно в первые дни войны. Дело в том, что до войны пропаганда защиты Родины была поставлена на небывалую высоту. Внушалось, что мы окружены врагами, на всех семинарах, съездах, докладах говорилось, что есть два очага войны – Япония и Германия. Но в 1939 г. после пакта Молотова–Риббентропа – как отрубили, немцы из врагов превратились в союзников. Тем не менее, показывали фильмы про Щорса, Чапаева, Котовского, все настраивало на победу, жили словно в военном лагере.
С 5 класса учились стрелять, сдавали нормы ГТО («Готов к труду и обороне») 1-й и 2-й степени. Девочки осваивали санитарное дело. Даже о позорной советско-финской войне, на которой мы потеряли столько, сколько было всего в финской армии людей, по радио говорили, как мы героически боремся, несмотря на мороз. Но как раз в это время – 1939 г., зима, холод – в родной Зарайск, от которого 160 км до Москвы и 600 до Ленинграда, привезли раненых с финского фронта. Обмороженные, голодные. Я подумал тогда: как же так, ведь говорили, что мы готовы к войне. Почему же госпиталей для раненых не сделали, чтобы их не везти за столько верст в Зарайск. Помню, это меня поразило.
Но даже когда 16 октября 1941 г. немцы вплотную подошли к Москве, в народе все равно была уверенность в победе. Отчаяния, волнения не было.
– Если вернуться к военным действиям, что запомнилось в Венгрии?
– В марте 1945-го шло большое наступление. Наша 1-я ударная армия стремительно промчалась из Польши через Румынию в Венгрию до города Монор, потом 350 км шли пешком по ночам (по 70 км за ночь) от озера Балатон к Дунаю. 13 марта пришли в окопы, 16-го началось наступление. Для прорыва фронта – узкой полосы в 200–300 м – выбрали нашу 99-ю дивизию, из нее 297-й полк, из четырех батальонов полка наш батальон, а из четырех рот батальона первой в прорыв пошла наша рота. Зная, что немцы пристреляли наши окопы, мы за три ночи вырыли ложные окопы метров за 100 вперед и утром туда перебежали. Надо было сидеть и ждать команды «в атаку», но то ли от волнения, то ли от страха мы выпрыгнули и побежали – человек 200. А нашим артиллеристам дали команду стрелять в течение двух часов, они и стреляли. Мы уже вышли на немецкую сторону, а они все стреляют. Под этот огонь попал и штаб батальона. Замысел был хороший, а результат получился плохой. Но беда не только в этом. Чувство страха больших военачальников перед великим вождем губительно на войне. Нам дали команду идти в наступление 16 марта, но утром выпал туман, ничего не видно. Наступление перенесли сначала с шести утра на 12.00, потом на 16.00, хотя туман держался. Толбухин, командующий фронтом, побоялся сказать Сталину, что самолеты взлететь не могут, чтобы поддержать нашу пехоту; что необходим танковый корпус. Мы наступали без поддержки танков и авиации. Война уже кончалась, а люди гибли. На прорыв поочередно шли все четыре роты. Первую за полчаса почти всю побили, за ней вторая прошла еще 200–300 м – и ее уничтожили, потом следующая. К вечеру от батальона осталось человек 17–20, и я в том числе. Командир погиб еще под нашими снарядами. Батальоном командовал молоденький лейтенант, ему было года 22, меня, 19-летнего, взял ординарцем. Утром просыпаемся – по рации дают приказ: взять деревню. Лейтенант скомандовал: «Батальон (а в батальоне, повторю, человек 20) слева, короткими перебежками, вперед». К счастью, в деревне немцев уже не было. Но само ожидание, что тебя сейчас встретят огнем, было жутким.
Потом уже подошли другие батальоны, и мы мчались к Вене без боев на мощных американских студебекерах.
– Как, кстати, вы оцениваете помощь американцев во время войны?
– На этот вопрос у меня четкий ответ: она неоценима. Американцы были нашими настоящими союзниками. Мы питались американскими колбасами, тушенкой. Банки были по 750 г и по 1 кг, открываешь эту банку, и ешь, ешь, ешь. Шел поток продовольствия, оружия. Плохо, что эту помощь замалчивали, а потом, когда она закончилась, проявляли недовольство.
– Верно ли мнение о том, что наших солдат во время войны не жалели?
– Верно. Достаточно сказать, что наших солдат по самым скромным подсчетам погибло вдвое больше, чем немцев. Когда я писал о Куликовской битве, меня ужаснули потери русских войск на Куликовом поле – из 100 человек в живых оставались только 10. Так вот из нашего поколения – родившихся с 1918 по 1925 г., выжили один–два из сотни. Больше всего погибло тех, кто был в армии к началу войны: и в плен попали, и в боях пали, бесславно, в общем-то. Но, замечу, что в этом вопросе не все так просто. Сейчас часто слышишь: как это ужасно, куда смотрели власти? Однако в отличие от Советского Союза другие страны немцы прошли за две–три недели: и Францию, и Бельгию, и Голландию, на Югославии только споткнулись.
– Но есть точка зрения, что эти потери связаны еще и с тем, что наши военачальники проигрывали немецким в образовании и умении…
– Перед войной многие военачальники были репрессированы – от командиров батальона и до маршалов, поэтому нужно было время, чтобы научиться управлять войсками, отступать – в уставе вообще не было такого вида боя, как отступление, а времени учиться не было. Из-за этого много наших десантников полегло за Днепром. Продовольствия, патронов – на три дня. Ну выпрыгнули, а дальше что? Куда бежать? Кто командует?
Много народа бессмысленно погибло при взятии Берлина. У Сталина была навязчивая идея: к каждому празднику – великую победу. Берлин он хотел взять обязательно к 1 мая. Было устроено «соревнование»: какой фронт – под командованием Конева или Жукова – первым войдет в Берлин. А такой подход ведет к неисчислимым потерям.
– Как вы относитесь к освещению военных событий в художественных произведениях наших дней?
– Если в советское время преимущественно рассказывали, как мы хорошо воевали, то сейчас крен в другую сторону. Меня возмущает, что главными победителями вдруг стали штрафные батальоны. Это неправда, они составляли незначительную часть основной массы войск. Так что обе крайности плохи.
– А что хорошо?
– Врать не надо, печатать всякие небылицы. Не надо заниматься фальсификацией, протаскивая какую-то свою идею. Даже художественное произведение должно основываться на конкретных, точных фактах. Валерия Новодворская как-то накануне Дня Победы на миллионную аудиторию заявила: не надо было устраивать войну против Гитлера, и вообще стоило сдаться – лучше бы жили. Почитайте опубликованные документы о том, что с нами собирались сделать, – большой трудовой лагерь: мужское население уничтожить, образование не выше четырех классов и принудительные работы под присмотром немцев.
– Алексей Гаврилович, есть объективные, по вашему мнению, произведения о войне?
– Их довольно много: конечно же «Василий Теркин» Александра Твардовского, «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова, «Живые и мертвые» Константина Симонова. По этой книге сняли очень хороший фильм, в котором замечательно сыграл Анатолий Папанов. Там как раз правдиво показано, как шло отступление в первые месяцы войны. Если говорить о фильмах последних лет, то из тех, что я видел, лучший – «Звезда». Великолепный фильм, и героизм там показан настоящий.
– Ваши любимые фильмы и книги о войне?
– «Они сражались за Родину» Шолохова – и фильм и книга. Его же – «Судьба человека». В 1957 г. был отменен изуверский закон, по которому сдача в плен считалась изменой Родине. Тогда и появился этот рассказ Шолохова. У меня с ним связаны личные воспоминания. После окончания войны мы стояли в Австрии, жили вольно, хорошо, вдруг смотрим – на поляне огромный участок огораживают колючей проволокой. Оказалось – для пересылки домой наших солдат, освободившихся из немецкого плена. За этой проволокой был и мой школьный товарищ Саша Королев, попавший в немецкий плен на Курской дуге в августе 1943-го. Он рассказывал, что, когда их освободили союзники, эмиссары из Англии, Америки уговаривали не возвращаться в Россию, уехать в Аргентину, Канаду, Австралию. «Вас,– говорят, – дома в Сибирь сошлют». Но так хотелось на Родину, что он, конечно, вернулся и после всех ужасов немецкого плена 10 лет отработал на шахтах в Ухте. После освобождения ему не разрешили жить в родном Зарайске. Он долго мыкался, комнаты снимал, инвалидность получил, правда, женился счастливо, родились две красивые талантливые дочери.
На мой взгляд, в истории нашей страны самое величественное, что было и надолго останется, – это Победа, объединившая народ, несмотря на все ужасы и потери. Это действительно была наша Победа. Мы никогда не сможем забыть Великую Отечественную войну, как не можем забыть Куликовскую битву и подвиг Александра Невского.
С А.Г. Глуховым беседовала Ирина Воробьева
Справка.
Алексей Гаврилович Глухов родился в Зарайске в 1925 г. Окончил редакторский факультет Московского полиграфического института. В 1978–1986 гг. – главный редактор журнала «Советская библиография». Автор повестей и рассказов о войне: «Баллада о десанте», «Встреча с мужеством», «Напряжение»; книг о культуре Древней Руси: «Книги, пронизывающие века», «…Звучат лишь письмена», «Приключения книг», «Русь книжная», «Судьбы древних библиотек», «Мудрые книжники Древней Руси», «У очага русской письменности», «Ревнители просвещения России», «Обители мудрости. Монастыри и храмы как центры книжности России». Умер в 2015 г.