Из книги протоиерея Павла Хондзинского «Незримая обитель», вышедшей в 2017 г. в издательстве Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета.
Сегодня мы уже много знаем о гонениях, которым подверглась Церковь сразу же после революции, о разрушенных храмах, оскверненных мощах. Описана история многих закрытых новой властью монастырей, изгнание из которых означало для их насельников разорение не только духовной, но и повседневной жизни. Что сталось с ними? Какое пристанище нашли они себе, будучи лишены права идти путем, избрав который они оставили все – и семьи, и дома – чтобы следовать за Христом? Об этом нам известно чаще всего немного. Тем интересней должна быть читателю документальная повесть о судьбе группы монахинь знаменитого Дивеевского монастыря, изгнанных из родной обители в праздник Рождества Богородицы в 1927 г. Вместе с игуменией они перебираются в город Муром с неосуществимой, казалось бы, надеждой продолжить монашескую жизнь на новом месте. Как им это удается, рассказывает книга, в которую вошли также документы и письма-свидетельства самих монахинь.
Почему был выбран Муром?
Прежде всего близко было Дивеево – всего 120 верст, и путь на Дивеево и Саров шел через Муром. Были и личные связи. Тогдашний муромский владыка Макарий Звездов окончил в 1923 г. Петроградский богословский институт, основанный после закрытия Санкт-Петербургской духовной академии ее профессором Иваном Павловичем Щербовым. В институте Иван Павлович был проректором и преподавателем догматики. В 1922 г. его арестовали, но за недоказанностью вины выпустили в том же году, вскоре после чего он женился на Вере Васильевне Грабовской. Они прожили вместе меньше трех лет: на Страстной седмице 1925 г. Иван Петрович вдруг заболел и, не дождавшись Пасхи, умер. Вера Васильевна, оставив себе фамилию мужа, уехала в Дивеево. Затем, раньше других перебравшись в Муром, она купила здесь дом и, с позволения НКВД взяв на поруки больную матушку Александру, увезла к себе.
Дом, купленный для игумении Александры, находился в монастырской слободке, через дорогу от уже закрытого к тому времени Благовещенского монастыря. В игуменской келье у глухой стены справа от входа висел портрет преподобного Серафима в белом балахоне с топориком, а под ним стоял кожаный сундучок с вещами преподобного и большим осколком камня, на котором святой молился тысячу дней и ночей. Когда сундучок открывали, благоухание наполняло комнату. Но главная святыня обители хранилась не здесь, а в темном помещении перед кельями, где среди других икон за занавеской висела дивеевская икона «Умиление». Ее выдавали за копию.
По старой дивеевской привычке обзавелись, как могли, хозяйством: коровой и курами, а главное – по-прежнему неукоснительно совершали уставную службу. Утренние и вечерние молитвы читали все вместе, кроме тех, кто должен был уходить на работу или послушания, а в келье игумении Александры по-прежнему вычитывали и пели полностью ежедневную вечерню, утреню, прочие службы дня и совершали монашеское правило.
***
Владелицу дома-монастыря вызвали на допрос, фотография из дела не сохранилась, но легко представить себе, что и на ней, как на других, Вера Васильевна прячет в правом уголке рта ироничную улыбку.
Она принадлежала к известному и богатому роду, чьи отпрыски деятельно участвовали в русской смуте. Один был личным секретарем Ленина, другой, воевавший в белых частях, умер на чужбине; еще одного, командира красного отряда, на Кавказе расстреляли зеленые, а двух родных племянников Веры Васильевны – наоборот – красные за участие в Кронштадтском мятеже. Сама Вера Васильевна в канун Гражданской войны, окончив Женский медицинский институт в Петербурге, ушла из дома на фронт, затем – в революцию и, между прочим, участвовала в штурме Кронштадта. Неизвестно, когда и как узнала она о казни сражавшихся против нее племянников, но что-то в ней перевернулось: в безумии бунта ей явился Бог. Потом был недолгий брак с профессором Щербатовым, вдовство, Дивеево, где она постриглась в рясофор и начальствовала в монастырской больнице…
***
Игумения Александра ушла в феврале 1942 г., за ней потянулись сестры.
В 1943 г. 25 июня скончалась инокиня Екатерина (Арцыбушева), в девичестве графиня Подгоричане-Петрович, вдова Петра Михайловича Арцыбушева, которому монастырь в благодарность за его пожертвования подарил в 1912 г. домик Михаила Мантурова. Пережив смерть мужа, расстрел сына, преследования и нищету, Екатерина Юрьевна в Муроме работала счетоводом в том же «Красном кустаре» и умерла инокиней в день, предсказанный ей во сне преподобным Серафимом. Похоронена на Напольном кладбище.
В 1958 г. 29 декабря скончалась схимонахиня Феофания (Арцыбушева), сестра монахини Варвары, златошвейка и художница. Знала несколько языков, работала переводчицей на строившемся немцами муромском заводе; вела монастырскую переписку, умерла в игуменском доме. Похоронена на Напольном кладбище.
В 1960 г. 26 марта скончалась монахиня Надежда (Силаева), свечница Дивеева монастыря. Умерла в игуменском доме. Похоронена на Напольном кладбище.
В 1962 г. скончалась монахиня Вероника (Коврига), урожденная Чичагова, дочь митрополита Серафима. Рясофорная послушница и регент петергофского подворья, она неожиданно для всех вышла замуж и родила сына. Муж погиб на Первой мировой, сын – на Второй, отец простил ее только перед смертью. По делу архимандрита Мелхиседека получила три года ссылки. Во сне видела собор, в который ее не пустили, потому что она не была монахиней, постриглась перед смертью. Где похоронена, неизвестно.
В 1975 г. 6 сентября скончалась монахиня Ангелина (Одинцова), родом из крестьян Ардатовского уезда Симбирской губернии. Грамоте училась в монастырской школе, исполняла синодичное послушание, в Муроме работала санитаркой и медсестрой.
В 1979 г. 12 августа скончалась инокиня Евдокия (Булатова), маленькой девочкой разговаривавшая с государем в дни саровских торжеств 1903 г., в 1920-е гг. поступила в Дивеев монастырь. В Муроме была псаломщицей и певчей Благовещенского собора.
В 1980 г. 21 сентября скончалась монахиня Анатолия (Коняева), многолетний дивеевский и муромский регент. 10 лет провела в лагерях и еще 10 лет – в ссылке на Аральском море. Наставница схимонахини Афиногоры и других монахинь. Похоронена на Вербовском кладбище.
Все они знали еще то, другое Дивеево, другую, неведомую нам жизнь с ее строгостью, красотой и далеким от пустых огорчений и повседневной маеты смыслом. Именно она, эта жизнь, однажды, как необоримая благодать, поразила их сердца и привлекла к себе. И когда все рухнуло, вопреки всему они остались верными ей.
Строго говоря, те, что после разгона Дивеева разбрелись по окрестным селам, чтобы жить, оплакивая разграбленный Иерусалим – на реках Вавилонских, тамо седохом и плакахом – и ожидая исполнения пророчеств о его возрождении, смотрели на вещи гораздо более трезво: никто не мог перехитрить или пересилить эту змиеву власть, повязавшую всех страхом смерти. И пусть только две из них дожили до возвращения, в этих двоих выжили и оправдались все остальные, бесследно затерявшиеся в новом мире, чужие и презираемые в нем, сгинувшие в лагерях без последнего Причастия, расстрелянные или мучительно долго умиравшие от неведомых болезней, не имевшие родного дома и человеческого утешения.
Попытка других сохранить монастырь была заведомо безумна и заведомо обречена на провал, и сегодня нет никаких земных объяснений того, почему она удалась, особенно если вспомнить, что эта попытка недолго была тайной для властей. Даже если предположить на минуту худшее, что кто-то из матушек был тайным осведомителем органов, то какой невероятной ценности должны были быть получаемые от такого осведомителя сведения, что ради них стоило бы закрывать глаза на многолетнее существование монашеской общины, связанной с ненавистным властям старцем Серафимом, или оставлять при обысках в неприкосновенности святые сокровища игуменского дома!
За неимением земных объяснений остаются небесные. Так часто бесправная и беззащитная среди людей святыня стала в Муроме невидимой Канавкой, через которую не переступила нога антихриста. Святыня ушла – и все распалось, и никто не вошел в Землю обетованную. В известных и забытых могилах лежат они на муромских кладбищах, ожидая часа, когда Ангел уведет за собой с земли тех, кто страдал и верил. Тогда в Новом Иерусалиме, наслаждаясь вместе с другими бессмертной трапезой, они будут радостно беседовать о вечном, и Бог отрет всякую слезу с лица их, и времени больше не будет.
Станем ли мы такими, как они?