В 2020 г. исполняется 280 лет со дня рождения (24 ноября 1730 г.) и 230 лет со дня смерти (18 мая 1800 г.) великого русского полководца Александра Васильевича Суворова. Приводим фрагменты воспоминаний современников и рассказов приближенных Суворова и его слуг.
Александр Васильевич Суворов был не только глубоко верующим человеком, любящим и знающим православное богослужение, но и сам был автором богослужебных текстов: им за полтора–два месяца до смерти составлен покаянный канон. Второй тропарь седьмой песни его канона гласит: «Не презирая милосердие и человеколюбие Твое, Христе, согреших, но по немощи человеческого естества: разум, память и воля ослабевают там, идеже житейския страсти владеют человеком. Веси, Господи, какия преткновения поставлены ногам моим, и в силах ли ополчиться рука моя, аще не Ты будешь моим путеводителем и уклонишь меня грешнаго от пути лукаваго».
Чувство своей глубокой веры в Бога, твердое упование на Его близость, Суворов передавал и своим солдатам: «Солдату надлежит быть здорову, храбру, тверду, решиму, правдиву, благочестиву. Молись Богу! От Него победа. Чудо богатыри, Бог нас водит, Он нам генерал».
* * *
День Суворова начинался с первыми петухами; в первом часу он приказывал будить себя, но в военное время он пробуждался еще ранее, и даже нередко и в мирное время он делал ученье полкам в ночное время. Ночной бой, говаривал Суворов, выгоден тому, кто отважен и смел, ибо тут число войска не видно и мало значит, да и от стрельбы толку мало. Ночной поход тоже служит в пользу тому, кто любит являться перед неприятелем внезапно. Суворов приказывал себя будить, не слушая никаких его отговорок. «Если не послушаю, тащи меня за ногу!»
Спал Суворов на сене, уложенном так высоко, как парадная постель. Над сеном постилалась толстая парусинная простыня, на нее тонкая полотняная, в головах две его пуховые подушки, которые всюду за ним возились; третья простыня служила ему вместо одеяла. В холодное время он сверх простыни накрывался своим синим плащом. Ложился в постель Суворов без рубашки. Встав с постели, неодетый, нагишом, он начинал бегать взад и вперед по спальне, а в лагере по своей палатке; нередко в летнее время он бегал в таком виде в сад, где и маршировал в такт. Это продолжалось с час времени; во время таких эволюции он держал в руках тетрадки и твердил татарские, турецкие и карельские слова и разговоры.
Суворов любил черный чай, лучшего качества. Чай он выписывал из Москвы через своего управляющего и при выписке наказывал, чтобы прислал ему «наилучшего, какой только обретаться может»… В скоромные дни он пил по три чашки со сливками, без хлеба и без сухарей; в постные дни – без сливок. Полководец строго наблюдал все посты, не исключая среды и пятницы, а во время Страстной недели Суворов ничего не ел, только пил чай без хлеба.
Суворов писал письма на толстой бумаге, иногда на небольших клочках, самым мельчайшим почерком. Слог его был краток и мужествен, и в выборе выражений так меток, что он никогда написанного не поправлял.
После чая он спрашивал повара, что он будет готовить и что будет у него для гостей. Повар отвечал, что будет. «А для меня что?» – спрашивал Суворов. В постный день повар отвечал: уха, а в скоромный – щи; вторым блюдом было жаркое. Сладкого Суворов никогда не ел, соусов также.
После чая он, все еще неодетый, садился на софу и начинал петь по нотам духовные концерты Бортнянского и Сарти. Такое пение продолжалось целый час. Он очень любил петь, голос у него был бас. У Суворова, в московском доме, близ церкви Вознесения у Никитских ворот, жили даже крепостные певчие и музыканты. Он их там держал для усовершенствования в музыке и пении и приказывал ходить учиться к другим, славившимся тогда по Москве, как, например, к голицынским.
После стола всегда крестился три раза; вообще он молился очень усердно и всегда с земными поклонами, утром и вечером, по четверти часа и долее. Во время Великого поста в его комнатах всякий день отправлялась Божественная служба. Когда он говел, во всю неделю пил один чай, без хлеба. Во время Божественной службы у себя дома, как и в деревне, он всегда служил дьячком, зная церковную службу лучше многих причетников. О Святой неделе, отслушав заутреню и раннюю обедню в церкви, он становился в ряду с духовенством и христосовался со всеми, кто бы ни был в церкви. Во все это время его камердинеры стояли сзади его с лукошками крашеных яиц, и Суворов каждому подавал яйцо, а сам ни от кого не брал. Во всю Святую неделю пасха и кулич не сходили с его стола и предлагались каждому из гостей.
В Троицын день и Семик он праздновал по старинному русскому обычаю; обедал всегда с гостями в роще под березками, украшенными разноцветными лентами, при пении певчих или песенников и при хорах музыки. После обеда сам играл в хороводах с девушками и с солдатами. В походах, во время Святок, если это случалось в городах, то всегда праздновал их шумно, приглашая множество гостей, забавлялся игрою в фанты и в другие игры, и особенно любил игру «Жив-жив курилка». На масленице он очень любил гречневые блины и катанье с гор, а также на этой неделе давал балы, иногда раза три в неделю. Сам он на них присутствовал до обыкновенного своего часа сна, и когда тот наступал, он потихоньку уходил от гостей в спальню, давая гостям веселиться до утра. Именины и день своего рождения никогда не праздновал, но всегда с большим почтением праздновал торжественные царские дни: в эти дни он бывал в церкви во всех орденах и во всем параде и после обедни приглашал гостей, а иногда делал бал.
Живя в деревне с Покрова или в Великом посту, в одной из своих комнат устраивал род садка. Пол горницы приказывал устилать песком, наставить там елок и сосен, поставить ящики с кормом и напустить туда скворцов и всякой мелкой птицы. Так до Святой недели там и жили птицы у него, как в саду.«Они, – скажет, – промахнулись, рано прилетели, и на снегу им было взять нечего… Вот теперь до тепла пускай у меня поживут на елках». Ав Великий праздник, когда станет потеплее, велит выпустить птиц на волю.
В новгородском своем имении Суворов в домашней жизни был еще неприхотливее: точно так же рано вставал, ходил в церковь, по праздникам звонил в колокола, играл с ребятишками в бабки. На масляной неделе строил ледяную гору, на Святой – качели, катанья по льду на коньках. Любил угощать всех вином, но сам не пил и не любил пьяных, даже зимой приказывал поливать водой у колодца таких крестьян, которые шибко пьянствовали.
Александр Васильевич не мог увидеть бедного или нищего, чтобы не сделать ему подаяния. Однажды во время обеда в избу, которую Суворов избрал своим штабом, вошел 90-летний нищий, приходивший ежедневно к хозяйке дома за подаянием. Увидя многочисленное собрание, он испугался и хотел было уйти, но Суворов вскочил, усадил его за стол и принялся угощать. Тотчас же приказал выдать ему несколько червонцев и велел присутствующим офицерам сделать складчину. Русские щедры – старец со слезами признательности удалился. «Добрые друзья мои!– воскликнул Суворов.– Кто теперь благополучнее, этот старец, получивший от нас дары, или мы, подкрепившие болезненную его дряхлость? Только тогда, когда человек простирает на помощь ближнему руку, уподобляется он Творцу».
В другой раз, когда у него просил милостыни здоровый мужик, он велел купить ему топор, сказав:«Коли дрова: не умрешь с голоду».