В нынешнем году исполнилось 150 лет со дня рождения лейб-медика Евгения Сергеевича Боткина – одного из немногих, практически единиц из царского окружения, кто остался верен монарху-мученику, претерпел с Николаем II царственную муку до конца (см. Мк. 13:13). Преданный государю доктор был расстрелян вместе с августейшей семьей в подвале Ипатьевского дома в ночь на 17 июля 1918 года.
«Кругом измена, и трусость, и обман» – запись императора в дневнике 2 марта 1917 года. Без верноподданных нет царя, без царя – державы. Как важно среди гама раздающихся до сих пор обвинений: «Во всем виноват царь!» «Царица!» – с плебейскими окриками в исторической ретроспективе: «Долой Алису!», «Крышка Николашке!» – осознать ответственность служения каждого в том звании, в каком призван (1 Кор. 7:20), и на своем месте. В мученическом, оплаченном кровью подвиге верноподданного до конца доктора Евгения Сергеевича Боткина мы чтим преданность, жертвенность, мужество, сострадание, честность, честь и следование долгу. Это те элементарные основы человеческого бытия, на которых этот человек во времена умножения беззаконий остался, и любовь в нем не оскудела (ср. Мф. 24:12).
В том свинцовом кругу ненависти, который силы зла силились вокруг государя и царственной семьи замкнуть, он один из малого числа верных, кто противосстал этому общему настроению и не дал адской победе состояться. Благодаря его самоотвержению мы пасхально радуемся: в лице этого русского человека русский народ не предал своего царя.
Династия благотворителей
Евгений Сергеевич принадлежал к известной купеческой фамилии, сыгравшей заметную роль в истории и культуре России XIX–XX веков. Родом Боткины из Торопца Псковской губернии (ныне город относится к Тверской области). Некогда занимались текстильным производством, потом, попробовав менять собственный текстиль на чай в Китае, перебрались в Москву – стали успешными чаеторговцами. С XVIII столетия чай в России становится очень популярен.
Обретший состояние дед последнего лейб-медика Петр Кононович известен как крупный благотворитель и устроитель храмов. Он много жертвовал на церкви, сиротские приюты. Был удостоен ордена святого князя Владимира и звания почетного гражданина. Традиции благотворения в этой семье не прерывались.
Дядя лейб-медика Петр Петрович, возглавивший семейное чайное дело, был очень набожным человеком – усердным старостой своей приходской Успенской церкви на Покровке: реставрировал, ремонтировал, следил за убранством и удовлетворял все материальные нужды прихода. А после освящения храма Христа Спасителя стал его старостой, также взяв на себя бремя расходов, связанных с богослужебной жизнью храма. Особо Петр Петрович чтил Владимирскую икону Божией Матери, при каждой возможности заходил в Успенский собор Кремля поклониться ей. Кто бы из нас сейчас так заходил в музей-храм Третьяковской галереи?
Боткины помогали строительству и украшению храмов не только в Москве, но и у себя на малой родине – в Торопце, и даже за пределами Российской империи – в Аргентине. Когда в 1887 году православные Буэнос-Айреса обратились к Александру III с просьбой устроить православную церковь, одним из жертвователей наряду с исполняющими просьбу августейшим сыном Николаем II и вдовствующей императрицей Марией Феодоровной был Петр Петрович Боткин.
Вслед за отцом
Своего сына Сергея, одиннадцатого ребенка, родившегося уже во втором браке, Петр Кононович долгое время считал за дурачка. Мальчик до девяти лет не различал буквы. Потом выяснилось, что всему виной астигматизм – заболевание, при котором человек нечетко видит линии. Подкорректировав зрение, сыну наняли хороших домашних учителей, а после отдали в один из лучших московских пансионатов, где он показал отличные успехи в математике. Так что даже хотел поступать на математический факультет Московского университета. Однако именно тогда вышел указ Николая I, ограничивающий лицам недворянского происхождения поступление на все факультеты, кроме медицинского. Так Россия обрела своего выдающегося медика.
27 мая 1865 года в семье Сергея Петровича, к тому времени уже лейб-медика Александра II (затем Александра III), родился четвертый ребенок – Евгений. Появился на свет он в Царском Селе, где спустя годы также будет служить в чине лейб-медика, во многом повторяя путь отца.
Отменное домашнее образование позволило Евгению Сергеевичу поступить сразу в 5-й класс 2-й Петербургской классической гимназии, где проявились его блестящие способности в естественных науках. Сначала он было даже решил осуществить мечту родителя и поступил на физико-математический факультет Петербургского университета, однако врачебное призвание пересилило, и Евгений перевелся в Военно-медицинскую академию. Год ее окончания – 1889-й – совпал с годом смерти отца. Сын продолжил его служение.
Самое сильное лекарство
Вся сила медицинского гения Сергея Петровича Боткина им черпалась, по свидетельству современников, в особой высоте его нравственного устроения. Он полагал, что лечить надо не болезнь, а пациента и главное – больного надо любить. Этому врачебному кредо отца будет следовать и сын-медик Евгений. Так, в одной из вступительных лекций студентам Военно-медицинской академии приват-доцентом, которым он стал, еще будучи весьма молодым, Евгений Сергеевич говорил: «Раз приобретенное вами доверие больных переходит в искреннюю привязанность к вам, когда они убеждаются в вашем неизменно сердечном к ним отношении. Когда вы входите в палату, вас встречает радостное и приветливое настроение – драгоценное и сильное лекарство, которым вы нередко гораздо больше поможете, чем микстурами и порошками… Только сердце для этого нужно, только искреннее сердечное участие к больному человеку. Так не скупитесь же, приучайтесь широкой рукой давать его тому, кому оно нужно. Так, пойдем с любовью к больному человеку, чтобы вместе учиться, как ему быть полезным».
Отец Евгения Боткина был полезен больным еще и тем, что на фронтах крымской войны, где трудился рядом со знаменитым хирургом Николаем Ивановичем Пироговым, отстаивал необходимый раненным бойцам рацион, сам дежурил на кухне и буквально защищал котлы от разворовывания. Изучая условия жизни разных сословий Российской империи, он всячески способствовал их улучшению, утверждая принцип профилактики болезней, боролся с высокой смертностью среди простого народа. И сын, перед кем были открыты двери многих престижных клиник, свою врачебную деятельность начнет в 1890 году с должности врача-ассистента Мариинской больницы для бедных. Он продолжит исследования, начатые отцом, и также в какой-то момент отправится на стажировку в ведущие медицинские центры Европы. А с началом русско-японской войны по примеру отца уйдет добровольцем на фронт.
Выбор государыни
Евгения Боткина назначили заведующим медицинской частью Российского общества Красного Креста в Маньчжурской армии. При том, что он занимал эту достаточно высокую административную должность, его часто видели на полях сражений. Однажды на перевязку принесли раненого ротного фельдшера. Сделав все необходимое, Боткин взял сумку фельдшера и отправился на передовую.
«За себя я не боялся: никогда еще я не ощущал в такой мере силу своей веры, – писал он жене с фронта. – Я был совершенно убежден, что как ни велик риск, которому я подвергался, я не буду убит, если Бог того не пожелает. Я не дразнил судьбу, не стоял у орудий, чтобы не мешать стреляющим, но я сознавал, что я нужен, и это сознание делало мое положение приятным».
И вместе с тем в тех же письмах он с горечью писал: «Удручаюсь все более и более ходом нашей войны, и потому больно <…> что целая масса наших бед есть только результат отсутствия у людей духовности, чувства долга, что мелкие расчеты становятся выше понятий об Отчизне, выше Бога». «Сейчас прочел все последние телеграммы о падении Мукдена и об ужасном отступлении нашем к Тельпину. <…> Отчаяние и безнадежность охватывает душу. Что-то будет у нас в России? Бедная, бедная родина» (Чита, 1 марта 1905 года).
Эти письма, изданные в 1908-м в книге «Свет и тени Русско-японской войны 1904–1905 года: Из писем к жене», созвучны тому, что писала в те годы в письмах и дневниках императрица Александра Феодоровна. Возможно, поэтому, когда царская семья осталась без лейб-медика, на вопрос, кого бы она хотела видеть на этом месте, ее величество ответила: «Боткина». Когда государыне сказали о том, что сейчас в Петербурге одинаково известны два Боткина, она уточнила: «Того, кто был на войне!»
Вера и верность
Боль и горе возвращают наши сердца Творцу. В юности успешный Боткин даже называл себя атеистом, но потом смерть полугодовалого сына Сережи, ужасы войны, героическая гибель на войне взрослого сына Димитрия вернули Евгению Сергеевичу то сокровище, которое он сам, подобно купцу жемчужин из евангельской притчи (см. Мф. 13:45–46), не променяет уже ни на что.
Для него, самого оставленного супругой, вера и верность станут стержнем его цельной натуры. Назначенный 13 апреля 1908 года лейб-медиком, Евгений Сергеевич Боткин уже не покидал царскую семью. Лечил государя, отличавшегося отменным здоровьем, императрицу, чье здоровье, напротив, требовало непрестанного попечения, великих княжон Ольгу, Татиану, Марию, Анастасию, переболевших множеством детских инфекций.
И главной заботой доктора было, конечно, состояние здоровья царевича Алексия. Когда ему было плохо, Евгений Сергеевич сутками не отходил от постели больного, врачуя его не только препаратами и процедурами, но и теплом своего сердца, любовью и человеческим участием. «Я вас люблю всем своим маленьким сердцем», – признается ему как-то августейший страдалец.
Еще в 1903 году начинающий врач Евгений Боткин издал книгу «Что значит „баловать” больных?». Кстати, когда потом сам лейб-медик их величеств будет болеть, он напишет в письме родным: «Меня все страшно балуют». Навещала его по очереди вся венценосная семья. Однажды у него была ее высочество великая княжна Анастасия, и Евгений Сергеевич попросил ее выглянуть в коридор и позвать лакея. «Вам зачем?» – «Я хочу вымыть руки» [доктор и сам, будучи прикован к постели, продолжал принимать пациентов, среди которых были отнюдь не только венценосные особы]. – «Так я вам подам», – и тут же с большим усердием царская дочка помогла ему.
Разве это не евангельское соревнование? Кто хочет быть первым, будь всем слугою (см.: Мк. 9, 35). И разве могут быть люди несчастны в таком служении друг другу?
Больше чем друг
«Когда я буду царем, не будет бедных и несчастных, – сказал как-то царевич Алексий. – Я хочу, чтобы все были счастливы». Этот идеал Царствия Божия осуществим на земле только и именно в подвиге христианской жизни, которая к началу XX века была уже столь ненавистно-непопулярной, особенно при дворе. Разве не за христианский образ жизни так ненавидели императрицу Александру Феодоровну и распускали о ней гнусные слухи?
Евгений Сергеевич был из тех, кто выдерживал это напряжение устремленной к святости жизни и от того внутренне мог дистанцироваться от тех, кто противодействовал и враждовал. Начальник канцелярии министерства императорского двора генерал Александр Александрович Мосолов вспоминал: «Боткин был известен своей сдержанностью. Никому из свиты не удалось узнать от него, чем больна государыня и какому лечению следуют царица и наследник. Он был, безусловно, преданный их величествам слуга».
Сам Боткин неоднократно говорил домочадцам: «Своей добротой они сделали меня своим рабом до конца дней моих». Хотя сам государь как-то заметил брату лейб-медика Александру: «Ваш брат для меня больше, чем просто друг, потому, что он так беспокоится обо всем, что связано со мной, и переживает вместе с нами все наши болезни», – словно по-евангельски не называя его уже рабом, но другом (см. Ин. 15:15).
К сожалению, взаимностью августейшей семье, так умевшей любить и ценить людей, отвечали далеко не все. Наверно, только те, кто сам умел по-христиански любить. В ближайшем окружении таких, как показала трагедия царского дома в России, оказалось в 1917–1918 годах наперечет. Евгений Сергеевич Боткин разделил с августейшими сначала их царскосельский арест, потом ссылку в Тобольск и наконец екатеринбургскую голгофу.
Благотворите ненавидящим вас
Уже из Ипатьевского дома Екатеринбурга в своем последнем оборванном на полуслове письме доктор Боткин вспоминает, как принимал жителей Тобольска в своей арестантской комнатке или выезжая по первому вызову: «Их доверие меня особенно трогало, и меня радовала их уверенность, которая их никогда и не обманывала, что я приму их с тем же вниманием и лаской, как всякого другого больного, и не только как равного себе, но и в качестве больного, имеющего все права на все мои заботы и услуги», – точно исполнял заповедь апостола: в почтительности друг друга предупреждайте (Рим. 12:10).
Евгений Сергеевич лечил даже конвоиров: благотворите ненавидящим вас (Мф. 5:44), точно так же, как царские дочери даже под арестом к великим праздникам собственными руками мастерили им полезные подарки – вязали шапки или рукавицы. В Тобольске было холодно.
Татьяне, дочери Боткина, когда она заболела и была острижена, их высочества, сами испытавшие, что значит болеть и на примере ее отца знающие, как много значит забота, тут же связали изящную голубую шапочку. Никто не оставался обделен их вниманием.
С каким же единодушием эта горстка приговоренных людей во времена озлобления стремилась делать добро!
Отец веры
В Екатеринбурге Евгению Сергеевичу предлагали предать царя, вернуться в Москву и возглавить одну из ведущих клиник, но он остался верен государю. Чтобы понимать святого царя Николая Александровича, мотивы и цели его действий и идти с ним до конца, надо было самому быть человеком глубокой веры. Одно дело служить императору в славе, а другое – оклеветанному и преданному всеми.
Государя лживо обвиняли в якобы чрезмерной преданности семье, а он, действительно верный последнему завету отца: «Укрепляй семью, в ней основа государства», готов был расстаться с супругой, принять постриг, предлагая свою кандидатуру в патриархи. Не это ли укрепило и Евгения Сергеевича, нежно любящего своих оставленных ему сбежавшей женой детей, в его жертвенном подвиге?
Вот строки его последнего, оставшегося недописанным письма из Ипатьевского дома, где он вместе с августейшей семьей примет мученическую кончину: «Если „вера без дела мертва есть”, то „дела” без веры могут существовать и, если кому из нас, к делам присоединилась и вера, то это уж по особой к нему милости Божией. <…> Это оправдывает и последнее мое решение, когда я не поколебался покинуть своих детей круглыми сиротами, чтобы исполнить свой врачебный долг до конца, как Авраам не колебался по требованию Бога принести ему в жертву своего единственного сына. И я твердо верю, что, так же, как Бог спас тогда Исаака, Oн спасет теперь моих деток и Сам будет им Отцом».
Верноподданный до конца, Евгений Сергеевич Боткин для каждого верующего русского человека является отцом веры, Авраамом, и здесь на земле, оставшимся на твердой земле обетованной царской России, и в вечности, перешедшим в обетованное Царство Божие.
Ольга ОРЛОВА,
выпускница Высших богословских курсов, ведущий редактор журнала «Покров»