В 2018 г. вышла книга Натальи Бухаровой «У каждого храма своя история», посвященная жителям села Жарки Юрьевецкого района Ивановской области. Публикуем три рассказа из этой книги.
Загорулька
Сейчас, когда собираются жарковские сторожилы и начинают вдруг вспоминать, как жили мы без малого четверть века назад, и кто-нибудь скажет: «А Загорульку помните?» – все начинают улыбаться.
Загорульку купили в Гаврилов-Посаде. Там было конное хозяйство, и Загорулька был первой нашей лошадью. Он был полутяжеловозом серой масти с совершенно невозмутимым покладистым характером, и его нельзя было не полюбить. Он был величавый, простой и задумчивый. Он так задумывался, что сначала его невозможно было никаким «но!» сдвинуть с места, но когда он все-таки начинал идти, то никаким «тпру-у!» уже остановить его было невозможно. К этому скоро все привыкли, и далеко загодя начинали ему втолковывать все эти «тпру!» и «но!» и прочее. Меняющим скорости его практически никто не видел, скорость была одна на все случаи жизни, вез ли он пустую телегу или тащил воз сена величиной с дом. Вскоре он выучил все наши маршруты, знал, что если едем в Елнать, то сначала в магазин, потом к Вере Аловой – там постоять и потом снова на Жарки.
Жива была еще деревня, и у людей можно было найти и сани, и телегу, и упряжь, и вскоре у нас был полный выезд. Какое чудо ехать вот так, не торопясь, по морозному чистому снегу, вмявшись в гору соломы, которую потом будет серьезно жевать наш Загоруля, пока мы у Аловой пьем чай, смотреть из-под тулупа на огромное звездное небо и чувствовать, до непроизвольной блаженной улыбки, как хорошо это сказочное устроение простой жизни. Ну почему, почему мы не удержались на этой простоте, проскочили какую-то невидимую черту, и уже не вернуться…
Можно было даже бросить вожжи, вернее привязать их за оглоблю, уснуть – и этот «крейсер» сам продолжал движение по заданному направлению. Но приключений с Загорулькой было, тем не менее, немало. Однажды, когда отец Нестор возвращался от Аловой и уже повернул на Жарки, Загорулька каким-то невероятным образом выпрягся. Видимо, гужи эти ослабли, трудно представить, как это произошло, но оглобли упали, сани встали, а Загоруля с хомутом на шее невозмутимо продолжал шагать в Жарки, не оглядываясь и не меняя скорости. Отец Нестор проснулся и увидел, что он один в ночном чистом поле. Ситуация… Лошади нет! Так они и пришли домой по очереди, а за санями потом отдельно ездили.
Отец Виктор, тогда диакон, выехал как-то из Жарков, тоже залег в сани, привязал вожжи и придремал. Долго ли, коротко ли ехали, наконец остановились. Выглянул отец Виктор – а понять ничего не может – перед ним церковь чем-то знакомая, сарайчики – так ведь это Жарки! Оказалось, что Загоруля шел да шел, пока к шоссе не подошел. А дорогу расчищали от снега и перед ним оказался снежный барьер. Умный Загорулька подумал: ну не лезть же мне через этот барьер, несолидно, – и повернул обратно в Жарки.
«А с платформы говорят…»
А еще с Загорулей было такое приключение, что оно, конечно, не могло не вписаться в жарковские предания. Загорулька сбил автобус.
Именно так, а не наоборот. Они встретились друг с другом на повороте, столкнулись и разлетелись в разные стороны. Отец Виктор потом рассказывал: «Вижу, сани плавно так в воздухе летят, конь вверх ногами, и я лечу…» Но ни Загорулька, ни сани, ни отец Виктор не пострадали. Собрали свои хомуты, веревочки, приладили, как было. А у автобуса вмятина, фара разбита и еще чего-то. Шофер совершенно ошалелый бежит и кричит: «Вы только подтвердите, что я совершенно трезвый, мне же никто не поверит, что это у меня от лошади!» Автобусик на боку лежит, еще и вытаскивать надо. А Загорулька, который не боялся никаких машин, ни лесовозов, ни тракторов, с тех пор стал реагировать на единственный только звук – на звук мотора от «пазика».
Украли потом Загорульку цыгане. Ночью из конюшни. На колбасу. И милиция не помогла в поисках. Потом еще двух лошадей украли, хороших. Один раз мы их спугнули – не успели увести. А теперь и цыгане другими делами занимаются, лошади им уже не нужны.
Загорульку и по сей день жалко, словно он не просто лошадь, а существо живое, осмысленное, от злодеев безвинно пострадавшее.
Цветы
Сначала в Жарках цветут маленькие сине-фиолетовые хохлатки. В лесу – поляны белых подснежников – красота неописуемая, радостная. Потом по сырой еще земле расцветает желтыми нежными розочками купальница, или жарки. Все склоны украшены этими чудными цветами. И вот земля высохла – и на недели две вместо крупных желтых пятен все сплошь покрывается мелкими восковыми лютиками, миллионом лютиков – будто эта солнечная радость уже разливается через край, а потом еще более высокой волной вскипает воздушная белоснежная кашка… А в это время, сменяя друг друга, цветут: терн, сливы, яблони, черемуха, сирень, калина… Летают толстые майские жуки, заливаются соловьи, и хором квакают лягушки.
И всего этого можно не видеть! Можно даже забыть, что это есть… когда ты живешь в черте асфальта. Можно все эти лютики, кипреи и ромашки закосить под цивилизованный газон и даже никогда больше не догадаться, какая жизнь таится в земле! Какая информация! А любой крестьянин эту информацию знал. Информацию о радости жизни. О силе земли.
Максимовна мне рассказывает, как дедушка в их баньке валенки валял. Это, оказывается, дело нелегкое. Дома тетя Шура делала большой валенок из сырой шерсти, а в бане дед его обрабатывал – валял – до нужного размера. Все это в горячей воде, в пару. Еще и кислота иногда использовалась для крашения. Были специальные колодки нужных размеров, на которые эти валенки надевали. Дед приходил весь мокрый, усталый. Но ведь старались сделать хорошо.
Потом валенки надо было отвезти на базар в Юрьевец. В Юрьевце этих тружеников нередко гоняли милиционеры. А шерсть тоже надо было купить – не все держали овец. Порода этих овец – романовская, благородный серый цвет у шерсти. А шерсть надо было еще сбить. А на шерстобитной фабрике с ночи очередь надо занимать: народу много валенками тогда занималось по домам, умели. Продадут – хочется и гостинцев купить. А деньги надо припрятать. Тетки в лиф прятали. Тетя Шура про свою соседку рассказывала: «Положила она деньги на груди и говорит – как же без них было легко, а с ними-то как тяжело!» Долго потом все вспоминали про эти «тяжелые» деньги.
Максимовна говорит: «Приеду весной домой, а мама уже весь огород вскопала. Я ей и говорю: мама, ну зачем ты все сама-то? А она: «Так впереди меня «Казанская» копает, а я только за лопату держусь». Я ей: «Мам, ну посмотри, руки-то какие грязные!» А она: «Людка, да какая же это грязь, это земля».
У Максимовны еще была бабушка Ольга – строгая. И тетя Шура – строгая, да и Максимовна сама тоже. И «Казанская» – тоже строгая. К ней абы как не подойдешь – сразу одернет: или лампадку загасишь, или масло разольется, или головой стукнешься. Но если о чем просишь, да от сердца, да по правде… откликнется. Максимовна как-то девчонкой у бабушки спросила: «А ты дедушку любила?» «Я дедушку жалела», – так ответила. А девочка снова спрашивает: «А он тебя?» – «Он меня уважал». Вот так, а не наоборот. Она своего мужа жалела, а муж свою жену уважал. Поразительные слова – точные для всего устройства крестьянской жизни. А ведь мы-то не строгие, порядок потеряли, как бездомные или беспризорники.
Счастье – когда у нас есть бабушки и дедушки. Да и вера-то на Руси от бабушки пошла. Звали ее тоже Ольгой. И тоже строгая была.
А наша бабушка Муся, тоже бабушка серьезная, кубанская, всего повидавшая, конец своей жизни провела в Жарках. Она собирала травы, лечила народ, вязала носки и как-то сказала отцу Виктору: «Знаешь, сыночка, я раньше думала, что есть люди плохие и хорошие. Нет, люди, как цветы, – просто все разные…»
Матушка Анна (Наталья Бухарова)
Справка
Наталья Евгеньевна Бухарова – педагог, автор учебника «Святыни Отечества». В 2018 г. приняла монашество с именем Анна.