К 150-летию преставления Святителя Филарета (Дроздова)
Родители в жизни каждого человека играют основополагающую роль, формируя из нас ту или иную личность, наделяя жизненными навыками, помогая советами. Причем влияние их сохраняется навсегда, будь нам пять, пятнадцать или пятьдесят пять лет. Мы – частица их, они – нас, мы во многом их продолжение, стало быть, наши дела – это продолжение их дел. С этой точки зрения посмотрим на взаимоотношения, сложившиеся между выдающимся деятелем Церкви, каким был митрополит Московский Филарет, и его отцом, приходским священником, после – соборным протоиереем города Коломны Михаилом Дроздовым.
В предлагаемой подборке воспоминаний и писем присутствуют документы разных времен. Здесь и воспоминания митрополита Филарета о годах, когда он еще почти мальчиком уехал из родительского дома учиться, письма студента, быстро и успешно возрастающего в богословских науках. И везде присутствует отец. Если не сам, то его поучения. Везде, несмотря на достигнутые высокие духовные чины, испрашивается его благословение и советы или вспоминается о нем. Даже когда отца уже не стало, память о нем не исчезает из писем праведного Филарета! Будучи сам уже в преклонных годах, при наставлении племянника, затруднившегося на жизненном распутье, митрополит Филарет, подавая ему благие советы, заканчивает свои рассуждения теми словами, что услышаны им были в свое время от отца.
Сейчас, когда в семьях между родителями и детьми встает стена равнодушия и, как следствие, образуется пропасть непонимания, особенно важно вспомнить: высокое звание родителя обязывает соответствовать ему, а сыновний или дочерний долг – вовсе не бремя, и почитания родителей не надо стесняться.
Это заповеди, дарованные нам свыше. Живя по вере, в традициях христианской семьи это обретается. Вера сейчас – это, пожалуй, то единственное, что может соединить разрозненные нашим стремительным временем семьи, где разница в двадцать лет порою разбрасывает родителей и детей, ими рожденных, в станы людей разных эпох, в каждом из которых свои обычаи, нравы, часто даже уже язык.
Сейчас дети в очень раннем порою возрасте добиваются жизненного успеха – большего, чем их родители, истратившие на достижение меньшего всю жизнь. От этого, бывает, начинают дети превозноситься над родителями. «Премудрые младенцы» забывают, что этот их успех стал возможен именно потому, что родители положили на их воспитание и возрастание свои жизни. А родители, начиная чувствовать свою кажущуюся отсталость, или страдают, болеют и теряют детей, которых любят, либо, напротив, начинают отстаивать свои права методами недостойными. Но пройдет время, и нынешние молодые, родив своих детей, окажутся, следуя этой логике, в еще большей изоляции, еще более «отставшими». Вера же разрушает все стены и смыкает любые пропасти, ибо Бог един и неизменен для всех, вера в Него диктует те правила жизни, которые становятся нерушимыми, цельными истинами во все времена, для любых обстоятельств.
Письма семьи Дроздовых, воспоминания самого митрополита святителя Филарета ценны еще и тем, что они естественны, не парадны. Их писали не для того, чтобы потомки, их читая, восхищались и дивились, а просто… Просто потому, что они так действительно жили, так говорили, так думали. Смогли бы мы так же? Безусловно! Поскольку заповеди остались все те же! Захотим ли? Вот вопрос!
«Ваше Высокоблагословение, Дорогой Родитель! Я получил Ваше трогательное письмо. Чувствую цену доверенности, с которой Вы ближе показываете мне свое положение и позволяете участвовать в своих мыслях. Они подают мне случай внимательнее размышлять о свете. Я представляю, что и я должен буду вступить на сию сомнительную сцену, на которую теперь смотрю со стороны, где нередко невежество и предрассудок рукоплещет, освистывает злоба и зависть… И мне идти по этому пути, где мечут под ноги то камни, то золото, о которые равно удобно претыкаются неопытность или неосмотрительность… Я молю Бога, чтобы далее и долее хранил Вас для меня, дабы при руководстве Ваших советов и Вашей опытности легче смог я снискать свою.
10.12.1802 г.
Ваш послушный сын».
«Ваше Высокоблагословение! Почтеннейший родитель!
В 1-е число текущего месяца имел я удовольствие получить Ваше письмо. Приношу Вам мою благодарность за сие удовольствие. Вы требуете, чтобы я писал к Вам чаще и открыто. Первое требование для меня не только не отяготительно, но и весьма приятно. Что же касается до последнего, хотя и не имею тайн, требующих скрытности, особенно в рассуждении Вас, однако по какой-то необыкновенной осторожности мы часто не пишем, что думаем и что можем говорить…
Я хотел бы быть ближе к Вам, хотя это и не без трудностей. Москва хотя и льстит, но не привлекает меня. Жизнь Вашего города (Коломны) тише и более мне нравится. Там представляются выгоды, но судя по тому, что я слыхал, они везде равно неизвестны. Может, мы будем иметь случай объясниться о сем в конце года…
1804 год».
«Ваше Высокоблагословение! Любезный родитель! Наконец посылаю Вам и Духовную, хотя, может быть, и не нужна теперь. Здесь она многим понравилась: почему и напечатали вторично в здешней Синодальной типографии, а сверх того и в журнале «Сын Отечества».
Известно Вам, что Государь император принял намерение создать в Москве храм Христу Спасителю в память спасения Отечества от нечестивого врага. Теперь сочиняются планы для сего здания: между прочими прислан сюда один, сделанный неким дворянином, с образа храма, виденного им во сне, еще прежде Государева указа о Храме Московском. К. А. Н. неоднократно требовал моих мыслей о внутреннем устроении предполагаемого храма (что да будет между нами), и я, между прочим, открыл ему свои мысли о несовершенстве иконостасов по новейшему образцу строения, которые, будучи малы и скудны, противоречат мысли величия, которую должен подавать алтарь. Но, никак здесь не видя ни одного иконостаса, в котором бы с огромностью соединена была правильность и красота, соответствующая вкусу нашего времени и который мог бы объяснить и оправдать мою мысль, то желал бы иметь рисунок иконостаса Коломенского собора, буде таковой найдется у Вас готовый. Но если нет готового, то не трудитесь делать, ибо хороший дорого встанет, а нехороший не достигнет цели. Те, кому сие нужно, могут исполнить сами, если предубежденность в пользу нового не стеснит им свободы суждения.
Февраля 24-го дня 1813 года».
Из воспоминаний
«В коломенской семинарии учился я до класса философского: наставником по этому классу был такой человек, которого скудость мог постигнуть и ученик даровитый. Я имел желание тогда поступить оттуда в академию (то есть в Московскую Славяно-греко-латинскую академию), но отец мой дал мне намек, что образование в лаврской семинарии солиднее. Опасение мое на счет дурного содержания в этой семинарии и работ, которые возлагались на семинаристов, отец устранил обещанием содержать меня на свой кошт. Дело было решено.
В марте 1800 года прибыл я в Лавру. Сначала меня не хотели принять в философский класс, потому что лаврская семинария не хотела равнять себя с другими. Сделали мне экзамен: спрашивали из логики дармиции. Я дал ответы. Вечером приглашен я вместе с отцом к ректору Августину, который тут же, в своих покоях, заставил меня написать диссертацию на вопрос: An dantur ideae innatae? На это ничего бы я не смог отвечать, но, роясь, когда я учился в Коломне, в книгах своего отца, читал я учебник по философии Винклера. Там я получил об этом вопросе некоторое понятие. И моим ответом были довольны. Меня приняли в философский класс.
Квартиру мне наняли на Переяславке, рубля за три, со столом. Но вскоре от префекта Мелхисидека вышло повеление – ученикам не квартировать на этой улице по причине многочисленности проезжающих, которые препятствуют заниматься. Я поставлен был в затруднение.
Мне рекомендовали другую квартиру, лучшую, в Ильинской слободе, но, узнав, что туда ходят большие семинаристы по знакомству с хозяевами и что знакомство это сомнительно, я не согласился перейти туда, тут указали мне квартиру у священника Рождественского (церкви Рождества Христова, в Сергиевом Посаде), которого семейство, как я узнал после, было расстроенное, и сам он с женою вел жизнь невоздержанную. У него квартировали ученики, выгнанные из бурсы за шалости и по бедности кормившиеся хлебом, воруя его из казны. У них заведен был такой порядок, чтобы каждый понедельно кормил все общество, которое состояло человек из пяти. Не зная их способов питания, я встал с ними на квартиру. Но через месяц, когда все объяснилось, я не захотел оставаться с ними, пришел к префекту и просил о принятии меня на казенное содержание со взносом денег. Но приняли меня и без этого условия».
Подготовил Валерий Ярхо