Эпистолярное наследие преподобного Паисия, сохраненное трудами его учеников, представляет собой неисчерпаемый источник опытного богословия и пастырской мудрости. А сам святой старец являет собой образ великого богослова и пастыря современности.
Как писал Владимир Лосский, «богословское изыскание предполагает предварительное пришествие Искомого». В этом смысле богословие монаха Паисия это по сути рефлексия Божиего избранника, человеческий ответ веры и любви на обращенное к нему Слово Бога. Вот почему богопознание преподобного Паисия не было рассудочным и рациональным. Его начала следует искать в мистическом опыте тех встреч с Богом, которые он описывал как явления Самого Христа. Таким образом, интенция богословского гнозиса, которой последует преподобный Паисий, коренится в таинственных словах апостола Иоанна: «И вы помазание имате от Святаго, и весте вся… И вы, еже помазание приясте от Него, в вас пребывает и не требуете, да кто учит вы: но яко то само помазание учит вы о всем…» (1 Ин. 2:20, 27). Помазание означает здесь присутствие Духа Святаго в той непознаваемой области, которая в христианской гносеологии традиционно именуется «сердцем».
Богословское познание не есть лишь интеллектуальная обращенность к миру. «Слово, сказанное от интеллекта… является плотью, – говорил преподобный Паисий, – поэтому у богословия нет ничего общего с бесплодным научным духом». И хотя протоиерей Василий Зеньковский полагал, что восточное богословие не выработало до сих пор христианской теории знания, мы видим, что библейская традиция позволяет судить о наличии особой мистической гносеологии, в которой сердце, как синоним духовного ядра человеческой личности является основным органом познавательного акта.
Механизм и метод данного познания заключен в самом смысле древнееврейского глагола «знать», который означает на языке Библии соединение познавающего с познающим, субъекта с объектом. Познание на библейском языке – это «реальное и ответственное включение себя в жизнь, вызывающее глубокие последствия». Именно об этом говорит преподобный Паисий: «Переживая на себе божественные тайны, человек становится богословом, потому что он не трогает их умом, а переживает в действительности. Его вера постоянно умножается, поскольку он движется в ином пространстве, в области божественных событий».
Однако такое соединение, во-первых, не может совершиться рациональным способом и, во-вторых, по одной только воле человека. Преподобный Паисий говорит об этом в следующих образных выражениях: «Святый Дух снисходит Сам – если найдет в человеке необходимые для этого духовные предпосылки. А духовная предпосылка состоит в том, чтобы человек очистил от ржавчины свои духовные провода и стал хорошим проводником – дабы приять духовный ток божественного просвещения. Таким образом, человек становится духовным ученым, богословом». Поэтому, по словам митрополита Илариона (Алфеева), «богословие не есть ни наука, ни искусство, ни профессия: оно есть не что иное, как мистическое восхождение к Богу».
Преподобный Паисий активно выступает против подмены понятий и профанирования термина «богословие», предпочитая называть вещи своими именами: «Величайшее зло в том, что, занимаясь сухим рассудочным богословием, мы выдаем наш рассудок за Святой Дух. А это называется «мозгословием», от которого рождается вавилонское столпотворение».
Причина, по которой преподобный Паисий так много и так остро говорит о проблемах богословия, продиктована его болью и любовью к современному человеку, который страдает в том числе от того, что не получает должного духовного лекарства, поскольку обращенное к ним проповедническое «слово, сказанное от интеллекта, не изменяет души».
Вторая причина заключается в том, что к нему обращались за советом многие греческие профессора богословия. Только там, в монашеской келье, у ног старца они приходили к осознанию того, что богословское исследование не должно быть самоцелью. Его назначение так или иначе должно иметь сотериологический контекст. Ведь как сказал монах Паисий, «искусственные слова ничего не говорят душе человека, как не может разговаривать красивая статуя». Не следует соревноваться в оригинальности и стремиться к искусственной наукообразности, так как это свидетельствует лишь о внутренней пустоте богослова. Напротив, продолжает он, «если человек стяжал чистоту, за которой следует простота со своей горячей верой и благоговением, то в него вселяется Святая Троица, и тогда, с помощью божественного просвещения, он легко находит ключи к божественным мыслям, имея возможность изъяснить богодухновенные слова очень простым и естественным образом, не ломая голову».
«Тот, кто думает, что сможет познать тайны Божии с помощью внешнего научного умозрения, подобен безумцу, который хочет увидеть рай в телескоп», – говорит святой.
Очевидно, что, продолжая известную аскетическую традицию своего земляка – Евагрия Понтийского, старец Паисий обозначает некую эпистимиологическую антиномию разума и сердца, методов рационального познания и созерцательного постижения. Действительно, с одной стороны, нельзя отрицать того, что богословие действует в нашем историческом, еще не преображенном мире и должно пользоваться принятым научным инструментарием и методологией, чтобы быть понятым, использовать язык науки.
С другой стороны, прибегая к επιστημη (греч. – наука), богословие не должно этим ограничиваться, но вести человека далее, в ту метафизическую область, где мысль останавливается. Неслучайно Владимир Лосский писал: «Богословское научение занимает некое трудное среднее положение между ве́дением (γνωσις), как харизмой и безмолвием, созерцательным и жизненным познанием, и επιστημη – наукой и рассуждением». Но, заключал Лосский, «тем не менее оно никогда не должно забывать созерцания».
Итак, если вербальная репрезентация богословского мышления обусловлена интеллектуальными способностями и культурно-образовательным опытом индивидуума, то само божественное откровение содержится опять-таки в сердце.
Личная жизнь богослова не должна расходиться с собственными словами, она не должна проходить в комфортном кресле, но лучшей проповедью всегда является личный пример. В этом случае богослов заслужит уважение не только в научных кругах, но и в народе Божием. Нельзя говорить о милосердии и иметь жестокое сердце, нельзя писать о гордыни, не стремясь к смирению.
Преподобный Паисий вспоминал: как-то раз один богослов в своей проповеди призвал людей идти сдавать кровь, потому что в этом была необходимость. И действительно, многие были побуждены его проповедью и сдали много крови. Сам он, однако, не сдал ни капли, хотя крови у него, прямо скажем, хватало с избытком. Люди соблазнились. «Я, – сказал богослов, – своей проповедью побудил народ к сдаче крови, и это все равно как если бы я сдал крови больше всех!» Так он успокаивал свой помысел. Да лучше бы ему было не проповедь произносить, а пойти и без шума сдать немного крови самому!
Весьма примечательно, что преподобный Паисий расширяет привычное нам понятие плагиата и вводит в него новое духовное измерение: «Неверно поступает человек, который богословствует, используя чужое богословие, потому что он похож на бездетного человека, который усыновляет чужих детей, а затем выдает их за своих, представляя себя многодетным отцом». Если мы привыкли считать плагиатом в науке заимствование чужих мыслей без указания источника, то по классификации отца Паисия такой «духовный плагиат» происходит всякий раз, когда богослов свободно, как своей собственной ученостью, оперирует трансцендентными понятиями без благоговейного и смиренного понимания того, что они рождены мистическим опытом святых, который в своей онтологической глубине недоступен ему самому.
Говоря о мотивации получения богословского образования, преподобный Паисий отвергает как непригодные два вида побуждения: «Не следует стремиться приобрести знания, чтобы помогать другим и чтобы быть способным сказать что-то умное».
Если непригодность второго мотива очевидна по причине его тщеславности и отсутствия любви, то первый мотив («помогать другим») на первый взгляд вызывает доверие и сочувствие. Не об этом ли говорят большинство поступающих в семинарию, отвечая на вопрос о цели поступления в духовную школу? Однако преподобный Паисий смотрит на вещи как бы из будущего и провидит бесплодность данных намерений без понимания необходимости того, о чем писал святитель Григорий Богослов: «Надобно прежде самому очиститься, потом уже очищать; умудриться, потом умудрять; стать светом, потом просвещать; приблизиться к Богу, потом приводить к Нему других; освятиться, потом освящать».
Именно поэтому к поступлению в духовную школу оказывается более готов тот абитуриент, который понимает то, о чем говорит преподобный Паисий: «Знания (в области богословия) необходимо стяжать для того, чтобы помочь себе самому». «Если бы некоторые (говоруны) познали себя, то, увидев свое плачевное состояние, они бы не смели открыть и рта». И только после определенного опыта духовной брани против, как выражается отец Паисий, «зла и огня искушений», можно выносить «из своих сердец божественное слово», «чтобы помочь последующим поколениям».
Без учета вышеназванных условий богословское образование может быть даже разрушительным, предупреждает отец Паисий. Современные беды Церкви, по мысли преподобного, связаны с тем, что многие получившие богословское образование «приняли догмат умом, а не духом святых отцов». Старец сокрушается, что «от всех них Церковь получает больший вред, чем от врагов Православия». Истину этих слов старца широко подтверждают современные проблемы медиа-сферы, где мы подчас встречаем людей, получивших прекрасное рассудочное образование, окончивших духовные академии, но так и не привитых к благодатной лозе Церкви.
Говоря об отце Паисии как святом богослове, приходится согласиться с одним из исследователей его личности – архимандритом Иаковом Канаки. Этот греческий богослов откровенно заметил: исчерпать словесно образ старца Паисия – весьма трудная затея, мы можем отважиться попытаться только приблизиться к пониманию преподобного. Потому что только святой может понять святого.
Действительно, если сущность обычного человека непознаваема в своей онтологической глубине, поскольку ее ядро составляет непознаваемый образ Божий, то тем более это относится к святому, тесно соединившему свой образ с Богом до той степени, что стал в подобии Ему, используя выражение святителя Григория Нисского, микротеосом («малым богом». – Ред.), в непостижимости своей «обнаруживая отпечаток природы неприступной».
Сам процесс того, как именно преподобный Паисий, имевший лишь начальное образование, стал великим богословом Церкви, а будучи монахом, не имея никакой степени священства, сделавшийся наставником пастырства и архипасторства, останется надежно сокрытым в своем существе от эмпирического постижения. Поэтому единственным доступным для нас способом передачи святоотеческого опыта преподобного являются свидетельства людей, имевших опыт личного общения с ним, таких как, например, монах Иерофей Влахос и монах Афанасий Лимассольский, а также изучение непосредственно письменного достояния старца Паисия.
Вселенское значение монаха Паисия как богослова основывается на его глубоком знании не только Бога, но и человеческой природы и личности. И этот его опыт оказался чрезвычайно востребованным в современной Церкви, живущей в условиях секулярной эпохи, которая, как считает современный богослов Сергей Хоружий, во многом стала результатом «неизвлеченности, непрочитанности, неартикулированности христианской антропологии».
Архимандрит Софроний (Сахаров) утверждал: «Теперь, когда человек так повсюду унижен, тема тайны происхождения человека и его высокого предназначения в мире особенно важна…»
Сегодня ширится понимание необходимости того, чтобы в «наше время богословие стало антропологией. Митрополит Каллист Уэр заявляет, что центральный фокус богословских исследований в XXI в. сосредоточится на антропологии и что это уже свершилось: «Ключевым вопросом будет: что есть человеческая личность? Но ответ будет всегда лежать в области христологии, описывающей совершенного человека. Поэтому актуальность простых, но оттого не менее значимых христоцентричных мыслей старца Паисия о человеке будет сохраняться и усиливаться и в будущем, являясь прекрасной иллюстрацией тех феноменов нравственного сознания, которые требуют современного святоотеческого осмысления в антропологической программе богословских исследований».
Говоря о подлинном пастырстве, хотелось бы отметить, что, как и в случае с темой богословия, мы встречаем в изложении старца Паисия описание двух противостоящих типов пастыря: идеального и отрицательного. В первом же томе его поучений содержится довольно пространная глава «О духовенстве и Церкви», которая целиком посвящена данной проблематике и без преувеличения является настоящим учебником пастырского богословия и пастырской этики.
В целом, как и остальные святые отцы и учители, преподобный Паисий весьма высоко возносит пастырское служение, поставляя его на уровень выше ангельского. Однако на вопрос «что хочет от священника Бог?» старец отвечает довольно просто: «То, что хочет Бог, весьма велико, ты лучше этого не касайся». Взамен он предпочитает говорить о том, что хотят от священника люди: «…Чтобы он был несребролюбив и имел любовь. Если люди находят в священнике эти две вещи, то они считают его святым и со всех ног бегут в церковь. А раз они бегут в церковь, то спасаются». Однако, уточняет отец Паисий, «если священник находится в высоком духовном состоянии, то он – настоящий священник и помогает другим больше».
Одним из главных препятствий к достижению этой главной цели пастыря – приведения людей ко Христу и спасения – и важнейшей проблемой современного пастырства преподобный Паисий считает обмирщение: «Когда Патриарх Димитрий, находясь в Америке, посетил Богословскую школу Честнаго Креста, то к нему подошли некоторые благоговейные студенты-американцы и сказали: «Ваше Святейшество, в нашу эпоху духовенство должно стать современнее!» А Патриарх им ответил: «Святой Косма Этолийский говорит, что, когда духовные лица превратятся в мирян, миряне превратятся в бесов!» Обмирщаясь, духовное лицо становится кандидатом в диаволы».
Типичным признаком обмирщения отец Паисий считал проходившую тогда в Греции дискуссию об отмене обязательного ношения ряс священниками: «В то время некоторые приходили, надеясь получить от меня благословение на это!» Некоторые недоумевали: «Разве ряса делает человека священником?» На что старец, в свойственной ему шутливой и фигуральной манере ответствовал: «Поп безряственный – видать, безнравственный». Иными словами, отец Паисий говорил не только о внутреннем устроении пастыря, но и внешнем его виде, которые считал связанными друг с другом: «Духовное состояние, в котором находится человек, дает ему сияние и внешнее. Это духовная красота, благодать, Божественная Благодать. Но насколько же отталкивают от себя другие носители священного сана: красивые наружно, но имеющие в себе мирской дух, колеблемые мирским ветром! Ты видишь перед собой совершенно мирского человека».
По словам архимандрита Георгия (Капсаниса), «Церковь есть основание православной пастырской деятельности. Православное пастырское служение немыслимо вне или около Церкви». Церковность посему является главным критерием подлинного пастырства. В некоторых современных, как правило протестантских, богословских изысканиях стало общим местом противопоставлять пророчество и священство, особенно в эпоху Древней Церкви. Дескать, в самих этих институтах заложены извечное противоречие и конфликт официальной Церкви с харизматическими личностями. Но обличительный пафос отца Паисия, которого монах Иерофей (Влахос), как имеющего профетическое достоинство, уподобляет древним ветхозаветным пророкам, никогда не переходил те границы, за которыми бы терялась его связь с Церковью и которые он сам же обозначил: «Нам надо быть внимательными, чтобы не создавать в Церкви проблем и не раздувать случающиеся малые человеческие слабости, чтобы не сделать большее зло и не дать лукавому повода к радости». Известно, что «старец испытывал благоговение и уважение к епископам, глубоко смиряясь пред обращающимися к нему за духовными советами иерархами Церкви внутренне и внешне – преклоняя колена.
В то время, когда отец Паисий составлял свои поучения для пастырей, еще не существовало блогосферы. Поэтому приходится удивляться тому, как же пророчески актуально и чрезвычайно полезно звучат сегодня его слова: «В отношении того, что происходит в Церкви, не по всем вопросам можно открыто выразить какую-то позицию… Те, кто обличает других без рассуждения, находятся в духовном помрачении… Увидев где-то нечистоты, которые нельзя убрать, такие люди присыпают их чем-нибудь сверху, чтобы они не вызвали отвращения у кого-то еще. А вот люди, расковыривающие мусор и грязь чужих грехов, похожи на кур, которые копаются известно в чем… Евангельское изречение «повеждь Церкви» не означает, что все должно становиться известным, потому что сегодня Церковь – это не все. Церковь – это верующие, живущие так, как хочет Христос, а не те, кто воюет против Церкви. Потому что предавая огласке какое-нибудь, к примеру, нравственное прегрешение, мы оповещаем о нем враждующих с Церковью и даем им повод начать против нее войну. И таким образом в слабых душах колеблется вера».
Протоиерей Тимофей Фетисов