Присутствие понятия добродетели в ансамбле важнейших этических концептов античной философии сообщило мировоззренческой, эстетической и нравственной культуре эллинистического мира один из наиболее значимых стимулов, имевших принципиальное значение в истории становления и развития античного ценностного сознания.
С наступлением эпохи христианства термин «добродетель», заимствованный святыми апостолами из философской культуры античного мира, был включен в этический контекст Благой Вести Нового Завета и стал неотъемлемым спутником богословия, гомилетики и этики на протяжении всей истории православной патристики. В текстах четырех канонических Евангелий мы не находим термина «добродетель», поскольку Евангелия сохраняют терминологию и лексику Священного Писания Ветхого Завета. Однако формальное отсутствие термина добродетели в евангельских текстах существенным образом компенсируется наличием евангельской притчи о брачном пире, в сюжет которой включен эпизод изгнания из общества приглашенных царем гостей одного участника торжества, осмелившегося придти на царский пир в небрачной одежде. Сюжет притчи, носящей исключительно эсхатологический характер, послужил основанием для создания одного из самых замечательных лирических песнопений великой страстной седмицы: «Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный, и одежды не имам да вниду въ онь. Просвети одеяние души моея, Светодавче, и спаси мя». Отсутствие светлых одежд души есть метафора, означающая внутреннюю трагедию личности в связи с утратой нравственного достоинства, символом и конкретным выражением которого является наличие нравственных добродетелей, в сиянии которых душа, как в драгоценных одеждах, должна предстать пред Богом в чертоге небесной славы.
Без интеллектуальных, творческих и, самое главное, без нравственных и религиозных достоинств, представляющих необходимый сонм добродетелей как важнейших квалитативных характеристик личности, душа человека в своей дебелой и непреображенной онтологической обнаженности, оказывается неспособной предстоять пред Богом и становится обреченной на изгнание из царства небесной славы в кромешную тьму и огненную гиену, в последнее пристанище падших демонов и попавших в их сети нераскаянных грешников. На основании свидетельств Божественного Откровения эсхатологическое сознание Церкви сформировало сюжетное построение иконографии Страшного суда, где небесные ангелы и святые праведники изображены в сияющих одеждах, символизирующих их иерархическое достоинство, в то время как падшие демоны и грешники представлены в своей безобразной наготе, указывающей на их абсолютную непричастность Божественному свету. Грешником является тот, кто не актуализовал идеал религиозных и нравственных добродетелей, являющихся единственным условием оправдания пред Богом всего разумного небесного и земного творения.
Тематика добродетели вводит нас в универсальный ноэтический континуум мировоззренческого, этического, религиозного и конфессионального опыта Церкви. Восхождение души в горний мир и ее вхождение в духовное пространство православного умозрения, открывающее для нее новое, по сравнению с философским, богословское измерение, делает возможным ее религиозное формирование с ее восхождением к совершенству и святости, с ее энтузиазмом и стремлением облечься в одежды совершенных нравственных добродетелей. Этот внутренний творческий процесс осуществляется каждым человеком, как выразился Поль Рикер, в парадигме онтологической реальности и этического действия.
Если человеку в его земном бытии дано что-либо творить, то в первую очередь его творчество в самом существенном и исключительном плане должно исходить из метафизической предпосылки его существования и его предназначения в вечности как исконного носителя imago Dei. В экзистенциальной судьбе каждого человека вечный и абсолютный смысл имеет лишь актуальное исполнение заветов Евангелия в их абсолютном ценностном достоинстве, в их универсальной экзистенциальной действительности и в их исключительной сотериологической значимости. Совершенно очевидно, что Евангелие как послание, исходящее от Бога и адресованное человеку, дано людям для того, чтобы его исполнять. Благая Весть о Царстве Божием несет миру свидетельство о том, что Бог пришел в мир, чтобы научить людей, как нужно жить, и чтобы сделать их достойными Божественной благости и любви.
В тайне Воплощения Сын Божий стал самой глубинной и сокровенной онтологической основой человеческого существования, явив в Своем облике абсолютный идеал нравственного совершенства. Все заповеди, данные человеку и возводящие человека к актуальному воплощению нравственных добродетелей в его личном индивидуальном подвига на пути достижения обожения и святости, Христос исполнил в совершенной и абсолютной полноте. Поэтому преподобный Максим Исповедник, рассуждая в «Слове подвижническом» о святых страстях Спасителя, говорит о необходимости твердой решимости следовать Его божественным добродетелям: «Будем подражать непрестанно Его пути, пламенному стремлению, великодушию воздержания, святыне рассудительности, благородству терпения, величию мира, сочувствию сострадания, невозмутимой кротости, жару ревности, нелицемерной любви, высоте смиренномудрия, простоте нестяжания, мужеству, благородству, милости».
В своей земной личной судьбе, в пределах своей биографической перспективы, человек призван стать наследником Царства Божия, грядущему на смену текущему временному эону. Речь идет о спасении души как совершенно исключительном судьбоносном моменте в финале всего жизненного пути, который станет завершающим итогом мировоззренческого, этического и религиозного выбора, реализованного в личном опыте прошлой жизни и приобретающего свою онтологическую значимость перед лицом надвигающейся вечности как совершенно новой, небывалой, вызывающей потрясение и подлинное изумление трансцендентальной действительности.
Божественный приговор станет последним, окончательным, бесповоротным решением, как заметил А.Ф. Лосев, без какой-либо надежды и без какой-либо возможности возвращения обратно назад, в сферу земного тварного становления. Слова библейского текста: «От лица Твоего судьба моя изыдет», – могут быть интерпретированы не только в экзистенциальном, но и в новом открываемом эсхатологическом смысле в его глубинном онтологическом измерении.
В наше время, которое Виктор Франкл назвал «веком исчезающих традиций», приходится с горечью констатировать тот факт, что в глазах истинных чад Церкви, серьезно ориентированных в плане восприятия догматических и нравственных истин, вызывает удивление, глубокое разочарование и непримиримое отвращение картина всеобщего отступления от великих и вечных идеалов веры и благочестия. Вместо блистательных добродетелей, когда-то являвшихся драгоценным украшением благочестивых и праведных душ, людей захватила стихия беззаботности, беспечности, инертности, нравственной безответственности, праздности и косности, с какими большинство живущих в мире людей, включая и наших современников и соотечественников, относятся к своей безбожной, беззаконной, безнравственной, неправедной, нечестной, нечестивой, непутевой, нечистой, нетрезвой, беспорядочной и порочной жизни. В погоне за своими призрачными и временными интересами, игнорируя авторитет Евангелия, отвергая пастырскую заботу Церкви, люди не задумываются о своей душе, о вечной жизни, о страшном часе смертном, о своей вечной будущей участи. Почему душа остается холодной и равнодушной к абсолютной и беспредельной благости Бога, Который в Своей жертвенной любви к человеку отдал ему все, и уже не осталось ничего, что было бы Им не отдано? Евангелие призывает человека к актуальному исполнению данного ему предназначения следовать в Царство Божие, и перед реальностью этого вечного предназначения должны меркнуть и гаснуть, упраздняясь в своем экзистенциальном значении, все земные человеческие заботы, проблемы и задачи.
Преходящей эфемерной озабоченности человека в отношении исключительно природных насущных потребностей, касающихся того, что есть и что пить, и во что одеться, Евангелие противопоставляет высшую доминантную ценность души, превосходящей в своем абсолютном достоинстве все ценности мира. Каждый человек призван к преодолению косности и инертности своей природной стихии через актуальное исполнение возвещенных в Нагорной проповеди заповедей справедливости и любви, представляющих в своем этическом и ценностно-смысловом содержании многоликую и великолепную феноменологическую картину религиозных и нравственных добродетелей.
В Нагорной проповеди возвещается Евангелие разделения ветхого законодательства с его правилами и нормами и новой вести с ее радостью и ценностями. В отличие от нормы, требующей безусловного подчинения и соблюдения, ценность способна восхищать, радовать, окрылять и вдохновлять человека высотой своего таксономического ранга и красотой своего сокровенного благодатного смысла. Добродетель есть ценность и как ценность она способна привлекать внутренний взор высотой и великолепием своей этической значимости. Для античного грека добродетель так же прекрасна, как и сияющая на небе вечерняя или утренняя звезда.
Русское слово «добродетель» происходит от слова «добро», означающее все то, что по своей природе является прекрасным. Приветствуя знакомого человека, мы говорим: «С добрым утром!» потому что утро действительно прекрасно своим триумфальным началом с золотой зарей и восходом красного солнца, с пробуждением и радостным оживлением природы и началом нового, еще не бывшего в мировой истории дня. Когда мы употребляем выражение «добрый молодец», мы понимаем, что слово «добрый» вовсе не означает какое-либо качество благости со стороны этого молодца, а выражает его совершенство, превосходство и доблесть исключительно в природном плане и в глубинном онтологическом смысле. Когда в притче о пастыре в славянском тексте Евангелия Господь именует Себя «добрым пастырем», слово «добрый» как перевод греческого термина kalos следует перевести на русский язык не словом «добрый», а словом «доблестный», то есть «превосходный», «совершенный».
Добродетель – это по преимуществу и в первую очередь нравственная доблесть. В универсальном же смысле добродетелью вообще может быть названа какая угодно иная доблесть – религиозная, интеллектуальная, волевая, творческая, гражданская, народная, воинская, патриотическая. Н.М. Карамзин писал, например, что без народной добродетели не могут существовать ни государство, ни нация. Добродетель – это превосходное моральное качество человека, это высшее достоинство личности, это высшая степень совершенства и превосходства, являющаяся украшением личности и сообщающая ей славу и честь.
Добродетель – это такое конструктивное универсальное качество отдельной человеческой личности и всего народа Божиего в целом, которое оправдано с точки зрения экзистенциального предназначения человека во всех сферах его культурной и символической деятельности, во всех областях его личной, общественной и государственной жизни, во всем универсуме вселенского бытия, от самых высочайших вершин до самых далеких и скромных, но все-таки ценных периферийных реальностей бытия. Но самое главное экзистенциальное предназначение добродетели состоит в ее исключительной трансцендентальной направленности, в ее способности служить преодолению стихии упоения и дикости, в ее универсальной религиозной и этической ценности, в ее обновляющей и преображающей миссии на пути в царство Божественной славы и вечной блаженной жизни каждого конкретного человека и всех верных чад Православной Церкви, составляющих драгоценное наследие Божие.
Архимандрит Платон (Игумнов), профессор Московской духовной академии