29 января/10 февраля 1837 г. после смертельного ранения на дуэли умер великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин. Публикуем фрагмент статьи диакона (ныне протоиерея) Вадима Гупало «Духовный путь великого поэта» из архива журнала «Покров», 2002 г.
В феврале 1831 г. Пушкин обвенчался с красавицей Натальей Николаевной Гончаровой в церкви Большого Вознесения в Москве. Родился он на Вознесение, и, по его собственному признанию, все важнейшие события его жизни совпадали с днем Вознесения. Незадолго до смерти он намеревался выстроить в Михайловском со временем церковь во имя Вознесения Господня.
За неделю до свадьбы Пушкин писал своему приятелю Н.И. Кривцову: «Все, что бы ты мог сказать мне в пользу холостой жизни и противу женитьбы, все уже мною передумано. Я хладнокровно взвесил выгоды и невыгоды состояния, мною избираемого. Молодость моя прошла шумно и бесплодно… Счастья мне не было. Счастье – только на избитых дорогах… Я поступаю, как люди, и, вероятно, не буду в том раскаиваться. К тому же я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей. Горести не удивят меня… Всякая радость будет мне неожиданностью…»
Первое время после свадьбы Пушкин был счастлив, о чем свидетельствуют его как всегда искренние письма. «Я женат и счастлив, – писал он Плетневу через неделю после свадьбы, – одно желание мое, чтобы в жизни ничего не изменялось, ничего лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что, кажется, я переродился».
Наталье Николаевне Гончаровой было 19 лет, когда она вышла замуж за 32-летнего Пушкина. Мужа своего она любила, но произведений его почти не читала и была глубоко равнодушна к литературе и поэзии. Пушкин, в свою очередь, нежно любил свою жену, но никогда не делился с нею своими творческими планами.
Александр Сергеевич просит у Николая I разрешить ему работать в государственных архивах, чтобы собрать материал для истории Петра Великого. Разрешение дается, он вновь принимается на службу в Коллегию иностранных дел с небольшим жалованием – пять тысяч рублей в год.
В феврале 1833 г. Пушкин пишет своему другу Нащокину уже в другом тоне: «Жизнь моя в Петербурге ни то, ни се. Заботы мешают мне скучать. Но нет у меня досуга вольной холостой жизни, необходимой для писателя. Кружусь в свете; жена моя в большой моде; все это требует денег, деньги достаются мне через мои труды, а труды требуют уединения…»
В декабре 1833 г. Пушкин был пожалован в низший придворный чин камер-юнкера, а жена его была представлена ко двору. Пушкин был настолько взбешен, что друзья – Виельгорский и Жуковский – должны были, как рассказывал Нащокин, обливать холодной водой нового камер-юнкера. Теперь 34-летний прославленный поэт России должен был отираться во дворце с «осьмнадцатилетними молокососами».
В своем дневнике Пушкин писал: «Государю неугодно было, что о своем камер-юнкерстве отзывался я не с умилением и благодарностью. Но я могу быть подданным, даже рабом, – но холопом и шутом не буду и у Царя Небесного. Однако какая глубокая безнравственность в привычках нашего правительства! Полиция распечатывает письма мужа к жене и приносит их читать царю (человеку благовоспитанному и честному), и царь не стыдится в том признаться – и давать ход интриге… Что ни говори, мудрено быть самодержавным».
«Певец свободы, – писал В.А. Сологуб в своих «Воспоминаниях», – наряженный в придворный мундир для сопутствования жене-красавице, играл роль жалкую, едва ли не смешную. Пушкин был не Пушкин, а царедворец и муж. Это он чувствовал глубоко. К тому же светская жизнь требовала значительных издержек, на которые у Пушкина часто недоставало средств… Наконец, он имел много литературных врагов, которые не давали ему покоя и уязвляли его раздражительное самолюбие… Журнал его, «Современник», шел плохо… В свете его не любили, потому что боялись его эпиграмм, на которые он не скупился, и за них он нажил себе в целых семействах, в целых партиях врагов непримиримых».
С большой горечью писал Пушкин жене по поводу «свинства почты», вскрывающей его письма: «Ты разве думаешь, что свинский Петербург не гадок мне? Что мне весело в нем жить между пасквилями и доносами?.. Свинство почты так меня охолодило, что я пера в руки взять был не в силе. Мысль о том, что кто-нибудь нас подслушивает, приводит меня в бешенство…»
Правительство всегда боялось Пушкина и постоянно держало его под пристальным наблюдением. И даже после своей смерти Пушкин будет вызывать опасения. В своем отчете о действиях полиции после смерти Пушкина Бенкендорф сообщит императору следующее:
«Пушкин соединял в себе два единых существа: он был великий поэт и великий либерал, ненавистник всякой власти. Осыпанный благодеяниями государя, он, однако же, до самого конца жизни не изменился в своих правилах, а только в последние годы жизни стал осторожнее в изъявлении оных… Круг его приверженцев… состоял из литераторов и из всех либералов нашего общества. И те, и другие приняли живейшее, самое пламенное участие в смерти Пушкина. Собрание посетителей при теле было необыкновенное. Отпевание намеревались сделать торжественное, многие располагали следовать за гробом до самого места погребения в Псковской губернии (в Святогорский монастырь)… Имея в виду отзывы многих благомыслящих людей, что подобное как бы народное изъявление скорби о смерти Пушкина представляет некоторым образом неприличную картину торжества либералов, – высшее наблюдение признало своею обязанностью мерами негласными устранить все сии почести, что и было исполнено».
На документе резолюция Николая I: «Весьма удовлетворительно и читал с большим удовольствием».
О своих взаимоотношениях с государями Пушкин писал жене в апреле 1834 г.: «Видел я трех царей. Первый (Павел I) велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй (Александр I) меня не жаловал; третий (Николай I) хоть и упек меня в камер-пажи на старость лет, но променять его на четвертого не желаю: от добра добра не ищут». Далее он говорит о своем сыне: «Не дай Бог ему идти по моим следам, писать стихи да ссориться с царями. В стихах он отца не перещеголяет, а плетью обуха не перешибет…»
Приручить Пушкина не удавалось никому. Им возмущались то правые, за «Послание в Сибирь» и т.п., то левые, когда он воспевал митрополита Филарета или императора Николая Павловича. В зрелом возрасте политические оценки Пушкина носили исключительно нравственный характер. Он мужественно защищал справедливость, на чьей бы стороне она ни была.
В январе 1834 г. в петербургском свете появился и стал блистать своей красотой и дешевым остроумием молодой красивый француз Дантес, имевший сомнительную репутацию. Он влюбился в Наталью Николаевну и стал за ней усиленно ухаживать, что дало повод многочисленным врагам поэта для оскорбительных толков и сплетен.
Интрига развивалась, и 27 января 1837 г. на Черной речке в Петербурге состоялась дуэль. Пушкин был смертельно ранен в живот. Упав на снег, он сказал, что имеет еще силы стрелять, и потребовал Дантеса к барьеру. Лежа, упираясь на локоть, обливаясь кровью, он выстрелил и, увидя упавшего противника (который был только слегка ранен в руку и контужен), закричал: «Браво!»
Жизнь поэта заканчивается достойно: он умирает христианином.
После первого осмотра всем было ясно, что положение Пушкина совершенно безнадежно. Через 100 лет, в 1937 г., академик Н.Н. Бурденко сообщит Академии наук, что меры, принятые врачами Пушкина, были бесполезны, а в наши дни даже хирург средней руки вылечил бы его. В те же годы о брюшной операции не приходилось и думать.
Лейб-медик Арндт спросил Пушкина: «Я еду к Государю. Не прикажете ли ему что сказать?» – «Скажите, что я умираю и прошу прощения за себя и за Данзаса (секунданта). Он ни в чем не виноват». Возращения Арндта Пушкин ждал с нетерпением и говорил: «Жду царского слова, чтобы умереть спокойно».
Арндт привез записку, которую нужно было прочесть Пушкину и вернуть обратно. Государь писал: «Любезный друг, Александр Сергеевич, если не суждено нам видеться на этом свете, прими мой последний совет: старайся умереть христианином. О жене и детях не беспокойся, я беру их на свое попечение» (казна оплатила 50 счетов на сумму 120 тыс. руб.). Вместо ответа Пушкин поцеловал письмо и долго не выпускал из рук, но Арндт не мог оставить ему письмо. Несколько раз умиравший повторял: «Отдайте мне письмо, я хочу умереть с ним».
Приняв поздравления императора Николая Павловича с Причастием Святых Таин, Пушкин ответил: «Скажите государю, жаль, что умираю, весь был бы его…» Вяземский особо подчеркивает: «Эти слова слышаны мною и врезались в память и сердце мое по чувству, с коим были произнесены…»
Совет царя исполнить христианский долг, то есть причаститься Святых Таин, пришел уже после того, как Пушкин сам выразил желание видеть священника. Когда доктор Спасский спросил, кого он хочет, Пушкин ответил: «Возьмите первого ближайшего священника».
Отец Петр из церкви на Конюшенной был поражен тем глубоким благоговением, с которым Пушкин исповедовался и причащался Святых Таин. Княгине Мещерской, дочери Карамзина, он сказал: «Я стар, мне уже недолго жить, на что мне обманывать. Вы можете мне не поверить, но я скажу, что я самому себе желаю такого конца, какой он имел». Своему секунданту Данзасу Пушкин сказал: «Требую, чтобы ты не мстил за мою смерть. Прощаю ему и хочу умереть христианином».
Пушкин мучительно страдал. Даже у выдержанного, с боевым опытом доктора Арндта временами на глазах выступали слезы: «Жаль Пушкина, что не был убит на месте, – с глубоким чувством сказал этот бесстрастный человек, – но для чести его жены это счастье, что он остался жив. Никто из нас, видя, с какой любовью и вниманием он продолжает относиться к ней, не может сомневаться в ее невинности». Сам Пушкин дал такое последнее наставление своей жене: «Поезжай в деревню, носи по мне траур два года и потом выходи замуж, только не за шалопая». Наталья Николаевна так и сделала.
Умирал Пушкин мужественно. На третий день к утру страдания немного утихли, и он решил попрощаться с семьей и друзьями. Позвал жену и простился с ней. Потребовал детей. Их принесли полусонных. Он молча клал каждому руку на голову, крестил и слабым движением руки отсылал от себя.
Пушкин мучительно страдал, но был удивительно терпелив. Доктор Даль, оставшийся у постели умирающего, стал свидетелем этой таинственной борьбы жизни и смерти. «Ужас невольно обдавал меня с головы до ног, – пишет он. – Я сидел, не смея дохнуть, и думал: вот где надо изучать опытно мудрость философии жизни, здесь, где душа рвется из тела…»
Тема смерти и бессмертия, почти невидимой нитью прошедшая через всю жизнь и творчество Пушкина, теперь обретала свое завершение в реальности перехода его души из жизни и смерти в бессмертие, из времени в вечность. «Сионские высоты», бывшие недостижимыми для поэта, осветили своим светом последние минуты его земной жизни.
За несколько минут до смерти Пушкин впал в полузабытье и схватил руку Даля: «Ну, подымай же меня, пойдем, да выше, выше – ну пойдем!» Затем он вдруг открыл глаза. Лицо его прояснилось. «Кончена жизнь», – сказал он тихо. Даль не расслышал, переспросил: «Что кончено?» «Жизнь кончена, – внятно повторил Пушкин и прибавил: – Тяжело дышать, давит». Это были его последние слова. Умер Пушкин так тихо, что доктор Даль не уловил последнего вздоха.
По свидетельству княгини В.Ф. Вяземской, княгини Е.Н. Мещерской, Е.А. Карамзиной и других друзей поэта, выражение лица покойного было необыкновенно прекрасно и спокойно. Но особенно замечательно свидетельство В.А. Жуковского. «Когда все ушли, я сел перед ним и долго один смотрел ему в лицо, – писал Жуковский отцу поэта С.Л. Пушкину. – Никогда на этом лице я не видел ничего подобного тому, что было на нем в эту первую минуту смерти… Это не было выражение ума, столь прежде свойственное этому лицу; это не было также и выражение поэтическое! Нет! Какая-то глубокая мысль, удивительная мысль на нем развивалась; что-то похожее на видение, на какое-то полное, глубокое, удовольствованное знание… Никогда на лице его не видел я выражения такой глубокой, величественной, торжествующей мысли. Она, конечно, проскальзывала в нем и прежде. Но в этой чистоте обнаружилась только тогда, когда все земное отделилось от него с прикосновением смерти. Таков был конец нашего Пушкина».
Так завершился на земле духовный путь великого русского поэта.
Диакон Вадим Гупало
Справка
Вадим Гупало родился в 1971 г. В 1993 г. окончил СПбГУ, в 1998 г. – Духовную семинарию, в 2002 г. – Духовную академию. Кандидат богословия. Рукоположен во диакона в 2001 г., во священника – в 2005 г. Возведен в сан протоиерея в 2009 г.