Как снимаются фильмы о святых, о несвятых святых? Предлагаем вниманию читателей главу из романа «Прикосновения» режиссера Вячеслава Хотулёва.
С великой робостью, если не сказать – страхом, я приступал к работе над фильмом о новомученике Патриархе Московском и всея Руси Тихоне. Кинематограф, в особенности документальный, весьма жесткий и во многом непредсказуемый вид искусства. И когда ты обращаешься к святыням, к святым – к тем, кто восславил наше православие, пройдя через неисчислимые страдания и искушения, необходим внутренний художнический такт, соблюдение чувства меры и сдержанность. Необходима твердая уверенность в том, что то, что ты снимаешь, может быть интересно и для тех, кто далек от православия, и для тех, кому интересна наша история, история духовного подвижничества. Это тяжелый и опасный путь. И потому, возможно, в современном нашем кино не так много достижений на этом пути. Я лишь прикоснулся к нему…
Для меня Святая Русь – устоявшие при большевиках монастыри и храмы. Чудовищные репрессии, по своему размаху и изощренности оставившие далеко позади средневековые костры инквизиции, не смогли уничтожить глубокие корни нашего православия. Сколько их было – стоиков, мучеников, страдальцев за веру православную? И первым среди равных был Патриарх Московский и всея Руси Тихон. Я решил сделать о нем фильм.
И вот какое удивительное совпадение! Первый съемочный день пришелся на Покров Пресвятой Богородицы. Это 14 октября. Мы долго добивались разрешения (благословения) на съемки в Донском монастыре. Комнаты, где находился Патриарх Тихон под домашним арестом, стали скромным музеем. В храме – его мощи. Донской монастырь считается ставропигиальным, то есть он находится под юрисдикцией Московского Патриархата. Однако не случайно до сих пор живет и здравствует пословица: «Со своим уставом в чужой монастырь не ходят». Мы написали письмо Святейшему Патриарху Алексию II. Он благословил нашу съемку. Но наместник монастыря архимандрит Агафадор потребовал от нас сценарий и подробное описание того, что мы собираемся снимать. Я со смирением, вовсе мне несвойственным, исполнил послушание, и утром 14 октября, получив разрешение, мы уже прибыли в Донской монастырь.
Светило побледневшее от осеннего московского воздуха солнце. Было сухо и безветренно. Такие дни в октябре бывают весьма редки. Нас встретил молодой монах и сообщил, что на съемки у нас всего 40 минут. Как ни странно, но мы уложились в отведенное время и собирались покинуть монастырь, как я увидел старца в черной до пят рясе и черной бархатной скуфейке. Он, опираясь на посох, шустро шел от ворот вглубь монастыря. Рядом с ним семенила женщина, едва поспевая.
– Кто это? – спросил я у охранника.
– Это? – охранник смотрел в спину старого монаха, удалявшегося от нас. – Это отец Даниил. Он здесь живет с 1924 г.
Я бросился по аллее догонять старца.
– Отец Даниил!..
Он не обернулся. Женщина, как вскоре выяснилось, его келейница Мария, остановилась.
Я поздоровался, сказал, кто мы и что делаем.
– Подождите здесь.
Она догнала отца Даниила, что-то стала ему говорить, указывая на меня. Он повернулся, равнодушно на меня взглянул и так же шустро двинулся дальше. Я стоял, не зная, что предпринять. Мария подошла ко мне.
– Он согласился. Пойдемте, я покажу, где его кельюшка.
Вскоре мы поставили камеру у небольшого одноэтажного домика. Двери его были увиты плющом, еще не тронутым осенней охрой. Мы расположились на скамейке, что была рядом с дверью.
– День-то какой, день-то какой! – радовалась Мария. – Сейчас он выйдет.
Медленно скрипнула дверь. На пороге торжественно появился отец Даниил. Помимо креста на массивной серебряной цепи на черном подряснике сияли церковные ордена. Он поклонился всем нам и сел на скамейку. Тяжелые, в черных венах руки опирались на посох. Седая с черными подпалинами борода будто была разделена на две половины. Румяные щеки, маленькие глаза с покрасневшими веками и внимательный взгляд. Отцу Даниилу недавно исполнилось 92 года. Мария до его появления рассказала нам, что после обретения мощей Патриарха Тихона он ни с прессой, ни с телевидением не общался. И для нее непонятно, почему он вдруг согласился с нами побеседовать.
Отец Даниил сидел перед камерой так, словно ее не существовало. Он рассказывал так, будто рядом с ним находились близкие ему люди. Менее всего в том заслуга моя или нашей съемочной группы. А рассказывал отец Даниил удивительные вещи. В Донской монастырь он действительно пришел в 1924 г., когда ему было 12 лет. На следующий год он участвовал в отпевании Святейшего Патриарха Тихона. Отец Даниил рассказывал, что тело стояло четыре дня, и бесконечная вереница прихожан, верующих шла мимо гроба круглые сутки. Известно, что в прощании приняло участие около миллиона москвичей. Отпевание совершал митрополит Крутицкий и Коломенский Петр. Он был один из редких помощников Патриарха, а после его кончины стал местоблюстителем Патриаршего Престола. В 1937 г. 75-летнего митрополита расстреляли в магнитогорской тюрьме.
Старец Даниил необыкновенно разволновался, когда рассказывал, как приложился к руке почившего Патриарха, а она оказалась теплой. От отца Даниила исходили необыкновенные волны добра, любви и терпения.
Жалею лишь об одном. Слишком коротким получился его монолог в нашей картине. Закончили снимать. Начали укладывать аппаратуру. Келейница Мария мне тихо шепчет:
– Спросите, сколько ему лет.
– Отец Даниил, – слишком громко начал я. – А сколько вам лет?
– Да вы не кричите, – улыбнулась Мария. – Он слышит получше нас с вами.
– А сколько ты дашь? – хитро прищурился старец.
– Ну… лет 70, – схитрил я, потому что знал его возраст. – Может, 75.
– Мне 92, – весело отвечал отец Даниил. – Матушка, вынеси-ка им гостинцы.
Мы в ожидании притихли. И вот Мария выходит из кельи с небольшим подносом. А на нем лежит… виноград, выращенный отцом Даниилом рядом со своей кельей. В центре Москвы. Ягоды были небольшого размера, кислые, но это виноград! Вот чудо так чудо!
В тот день мы трудились в Донском монастыре несколько часов вместо отпущенных 40 минут. Позднее я узнал, почему нас так настороженно встретили. Один известный режиссер пришел в Донской монастырь на выбор натуры. Он по-хозяйски оглядывал строения, памятники, надгробия, не вынимая трубки изо рта. Никто ему и слова не сказал, что курить на территории монастыря как-то… не совсем хорошо.
И вот, когда приехали очередные киношники, монахи, наверное, страшно перепугались и, от греха подальше, приложили некоторые усилия, чтобы воспрепятствовать съемкам. Но она состоялась. И мы расстались с обитателями Донского монастыря вполне довольные друг другом.
Спустя два года, в начале сентября 2006 г., раздался телефонный звонок. Я услышал женский голос:
– Это Вячеслав?
– Да, это я.
– Это Мария… Келейница отца Даниила.
Я поздоровался, удивившись, откуда ей известен мой мобильный телефон.
– Вчера преставился наш старец… – сдерживая рыдания, сказала она.
– Отец Даниил? – я ахнул.
– Он вспоминал вас. А пока был в памяти, наказал, чтобы я вам позвонила и чтобы вы сходили на его могилку. Простите меня, – и в трубке раздались короткие гудки.
Спустя время я пришел в Донской. Постоял у могилы одного из любимых старцев Русской Православной Церкви. Я стоял у скромной его могилы с деревянным крестом и думал, какое это было счастье – встретиться с ним, разговаривать и через него стать ближе к одному из новомучеников нашей Церкви – Патриарху Московскому и всея Руси Тихону…
Съемки в целом закончились. Остался один эпизод, которого я очень боялся. Необходимо было побеседовать со Святейшим Патриархом Алексием II. Ведь фильм мы снимали по его благословению. К тому моменту мы окончательно разошлись с оператором. Хотя, истины ради надо сказать, что к изображению у меня не было претензий. И вот референт Патриарха Алексия II Николай Державин мне сообщает, что Святейший готов нас принять… Он назначил нам день съемок на 8 декабря. Именно в этот день через четыре года окончится его земная жизнь. Я попросил снять интервью превосходного оператора Володю Ошерова. Нынче он живет по большей части в США. В те дни он находился в Москве и охотно пошел нам навстречу. Это была, по-моему, пятая по счету моя съемка Святейшего. По обыкновению мы приехали в Чистый переулок. Патриарх сердечно нас встретил. Перед началом каждый из нас подошел под его благословение.
– Сколько времени займет наша беседа, Вячеслав Викторович? – спросил Патриарх.
– Минут 20–25, Ваше Святейшество.
– А сколько войдет в ваш фильм?
Я смутился. Ясно, что целиком интервью мы не сможем поместить в картину. А если я скажу правду, вдруг он откажется от съемки? Святейший, чуть заметно улыбаясь, приветливо смотрел на меня.
– Я думаю, Ваше Святейшество, самое большое – минуты полторы…
– Ну что ж, это немало, – ответил Патриарх и улыбнулся.
Мы начали снимать. Патриарх Алексий – очень сдержанный человек. Он говорил спокойно, ровно. В его речи не было и намека на некие эмоциональные модуляции… Его негромкий, бархатный голос звучал плавно и неспешно…
Выступления и проповеди Святейшего Патриарха Алексия больше рассчитаны на эмоциональное восприятие, на чувственную сторону собеседника. И мне это ближе, да простят меня те, кто со мной не согласен.
Тихо работала камера. Мы, боясь пошевелиться, внимали словам Святейшего. А он с таким трепетом и неизбывной любовью говорил о Патриархе Тихоне, что я заметил, как его правая рука пришла в движение. Она будто бы помогала его эмоциональному монологу. Он продолжался 17 минут. Когда Святейший закончил, он опустил голову, молча смотрел в стол, словно осмысливая то, что он говорил, словно еще раз вспоминая мученическую жизнь Патриарха Тихона. Мы, потрясенные, смотрели на Святейшего. Была длинная пауза, прежде чем я тихо сказал:
– Съемка окончена. Благодарю вас, Ваше Святейшество.
Он молча кивнул, не глядя на нас.
Когда перед началом монтажа мы смотрели отснятый монолог Святейшего, Коля Державин с волнением сказал:
– Он говорил так, словно это было его завещание.
Вячеслав Хотулёв