Житие Паисия Святогорца, составленное одним из его духовных чад, иеромонахом Исааком, приоткрывает тайну рождения и формирования личности святого в благочестивой и мужественной многодетной семье в суровые годы лишений и войны.
Родина старца Паисия – акритское селение Фарасы (или Варасио), расположено оно примерно в 200 км южнее главного города Каппадокии – Кесарии. Ныне это территория Турции.
В Фарасах насчитывалось 50 церквей и множество святых источников. Некоторые из них существовали со времен византийской эпохи. Наследники предания великих отцов-каппадокийцев, местные жители любили Церковь, сохраняли благоговение к святыне и подвижнический дух. Весь год в постные дни большинство фарасиотов вкушали пищу и пили воду один раз в день – в девятом часу по византийскому времени, в три часа по нашему. «Родители собирали детей в крепости, оставляли им игрушки, чтобы те играли, а в три часа пополудни, когда церковный колокол звонил на Литургию Преждеосвященных даров, шли в церковь и причащались»,– вспоминал старец Паисий Святогорец великопостные дни.
Ярким носителем каппадокийской традиции был приходской священник села Фарасы святой Арсений Каппадокийский (1841–1924). «Дети, если они целый день играют, о еде даже не вспоминают. Так неужели они не выдержат поста сейчас, когда в посте им помогает и Христос», – говорил отец Арсений о воздержании детей во время постов. Благочестием отличались и предки старца Паисия. Его бабушке, Хаджи-Христине, принадлежал небольшой храм в честь святого Архангела Михаила, расположенный поодаль от села. Время от времени она уединялась в этой церкви, проводя время в безмолвии, молитве и посте. Однажды зимой церковь завалило снегом, но Хаджи-Христина каждый день находила на церковном подоконнике горячий хлеб. Христина молилась и с благоговением вкушала этот Божественный дар.
«Моя бабушка была очень отважным человеком, – вспоминал старец.– На всякий случай, для безопасности она всегда имела при себе ятаган. Вот тебе пожалуйста, женщина вдовая, двое детей, вокруг турки, но жить-то надо было… Тяжелые были годы… Все ее боялись. Молодчиной была! Как-то раз один разбойник залез в виноградник, который находился возле кладбища. Чтобы его испугались, он надел длинную, до пят, белую рубашку. Потом, выйдя из виноградника, он как был, в белой рубашке, зашел на кладбище и давай там шастать. Случилось в ту пору проходить через кладбище моей бабушке. Разбойник, когда увидел ее, растянулся на земле и притворился мертвым, чтобы она приняла его за вурдалака и напугалась. Однако бабушка подошла к нему и сказала: «Тебя, если б ты был человек порядочный, давно бы уже земля взяла!» И, сказав это, начала бить злодея тупой стороной ятагана!»
Отец старца – Продромос Феодосиу – принадлежал к благородной семье, которая из поколения в поколение начальствовала в Фарасах. Из-за преследований со стороны турок он был вынужден сменить фамилию и стал именовать себя Эзнепидис, что значит «иностранец». Продромос был прекрасным мастером, занимался выплавкой железа, трудился в Фарасах как крестьянин. Будучи 16-летним молодым человеком, он ранил льва, вступил с ним в схватку и вышел из нее победителем. В более зрелом возрасте Продромос много раз спасал свое село от четов (турецких разбойников). Однажды одевшись богатой турчанкой, он пришел в их логово, разыскал главаря, отнял у него винтовку и вместе с другими молодыми фарасиотами прогнал разбойников.
«Мужество, отвага – это одно, а злобность, уголовщина – совсем другое, – рассуждал впоследствии старец. – Брать врагов в плен для того, чтобы перерезать им горло, – это не мужество. Настоящим мужеством будет схватить врага, сломать ему винтовку и отпустить его на свободу. Мой отец так и делал. Когда он ловил четов, совершавших набеги на Фарасы, он отбирал у них винтовки, ломал их и говорил: «Вы – бабы, не мужчины…» Сердце должно стать безрассудным», – наставлял своих чад Паисий Святогорец.
Мать старца, Евлогия, происходила из рода Франгопулосов и была родственницей преподобному Арсению Каппадокийскому. Замуж за Продромоса Эзнепидиса Евлогию выдали совсем юной, в 15-летнем возрасте.
Эти благочестивые люди родили десятерых детей. Первенцы – Екатерина и Сотирия – умерли в младенчестве. Когда преподобный Арсений крестил их третьего ребенка, тоже девочку, он велел дать ей имя Зоя, что значит «жизнь». С тех пор никто из их детей не умирал. Имена детей Продромоса и Евлогии (по старшинству) следующие: Зоя, Мария, Рафаил, Амалия, Харалампий, Арсений (впоследствии старец Паисий), Христина и Лука.
В 2013 г. съемочная группа фильма «Паисий Святогорец» режиссера Александра Куприна записала интервью с Рафаилом Эзнепидисом, старшим братом Паисия, которому в тот момент было более 90 лет. По свидетельствам очевидцев, он напоминал библейского старца Симеона, который, несмотря на крайнее физическое измождение, должен дожить до какого-то важного события…
Итак, в Фарасах, на каппадокийской земле, взрастившей многих святых, 25 июля 1924 г., в день Успения святой Анны, родился будущий старец. При крещении младенца родители собрались дать ему имя деда – Христос, однако Промыслом Божиим все произошло иначе.
Рассказывает игумен монастыря Ватопед Ефрем: «Святой Арсений, никого не спрашивая, опустил младенца в купель, провозгласил: «Крещается Арсений». Там, как вы понимаете, были все родственники, дяди и тети. Они все начали кричать и возмущаться, обижаться на отца Арсения. «Да кто он такой? Не спросил никого!» – он и правда никого не спросил. «Дал ему свое имя! Он тщеславный! А еще святого из себя строит!» Святой Арсений слышал это, конечно, но продолжал Таинство Святого Крещения со страхом Божиим. Как только закончилось таинство, святой Арсений пригласил всех и говорит: «Не кричите, не осуждайте меня, потому что этим грешите». Когда я взял ребенка и должен был сказать: «Крещается раб Божий…» я увидел светлый крест на его лбу, и Благодать в тот момент мне сообщила: «Он станет твоим преемником».
В том же 1924 г. греки Малой Азии были с корнем вырваны из отеческого края. Это событие XX в. получило название «малоазийской катастрофы». После поражения Греции в греко-турецкой войне произошел обмен населением, который производился по этническому принципу: жившие в Турции греки изгонялись в Грецию, а находившиеся в Греции турки переселялись в Турцию. С территории Малой Азии было изгнано около 1,5 млн греков. По официальным данным, в то время погибло более 350 тыс. человек. На самом деле потери были значительно больше.
«В путь отправились 14 августа 1924 г., – рассказывал много лет спустя старец. – Причем турки пришли раньше срока и стали выгонять людей… Хотя это был обмен населением, а не переселение, турки, как всегда, вели себя, как злые осы…»
В Грецию приехала приблизительно половина тех греков, которые покинули родные края. Кто-то умер от голода, кто-то от недобрых рук, от лишений, от болезни… Старцу Паисию в момент переселения было примерно 40 дней. На корабле, в давке и толчее, кто-то наступил на младенца, и его жизни угрожала смертельная опасность. Но Бог сохранил Своего избранника.
Прибыв в Грецию, беженцы недолгое время пробыли в порту Пирея, а затем были переведены в крепость острова Керкира, где преподобный Арсений скончался и был погребен согласно его собственным пророческим словам: «Я проживу в Греции 40 дней и умру на острове». С Керкиры беженцы перебрались в Коницу.
Греческое правительство выделило земельные участки для переселенцев из Малой Азии, и отец Паисия, старик Продромос, оставаясь старостой беженцев-фарасиотов и в Конице, в первую очередь позаботился о том, чтобы землю получили другие фарасиоты. Для своей семьи оставил самый плохой надел – наиболее бесплодные участки земли. Расчищая и разрабатывая эти никогда не паханные наделы, он жег заросли колючих кустарников. Тогда от огня и дыма повредились глаза старика.
Маленький Арсений учился у своих родителей благоговению к Богу и жертвенному служению людям. Вместо сказок и детских историй они рассказывали ему о жизни и чудесах преподобного Арсения.
Вторым человеком после преподобного Арсения, который оказал самое благотворное влияние на всю жизнь старца, была его мать. Он чувствовал к ней особую любовь и помогал ей, насколько было в его силах. От нее он научился смиренномудрию. Мать советовала ему не стараться побеждать сверстников в играх (за быстрые ноги мальчика называли «беженцем»), чтобы потом не гордиться, и даже не стремиться первым занимать место в шеренге одноклассников, потому что, как она говорила, «первым или последним ты туда встанешь – никакой разницы нет».
Мать учила детей воздержанию: не разрешала ничего есть до тех пор, пока не придет время принятия пищи. Нарушение этого правила она считала тяжелым грехом, подобным блуду. С детства Арсений предпочитал безвкусную пищу, которую вдобавок не солил, чтобы не пить много воды. Свою одежду он стирал сам. Она учила его никогда не произносить имя искусителя – диавола.
Дважды в день вся семья молилась перед домашним иконостасом. Однако мать творила Иисусову молитву, занимаясь делами по хозяйству.
Выучившись читать, Арсений раздобыл Священное Писание и каждый день изучал Святое Евангелие, зачитывался житиями святых. Его старший брат прятал от него книги, опасаясь, что это увлечение плохо отразится на учебе мальчика. Однако под великие праздники Арсений упорно не ложился спать, зажигал лампадку и молился, всю ночь простаивая на ногах. Тогда брат силой укладывал его в кровать, закутывая одеялами.
Прочитанное в житиях, Арсений старался применить к себе, воспитывая собственную душу. Так, опасаясь ходить через кладбище, мальчик решил побороть в себе суеверный страх. «Днем, – рассказывал старец, – я приглядел на кладбище одну пустую могилу. Когда стемнело, мое сердце отчаянно забилось, однако я пошел на кладбище и залез в эту могилу. Сначала было страшно, но потом я освоился. Просидев в могиле немало времени, я осмелел, привстал в ней, вылез наружу и стал бродитьот одной могилы к другой. Но я старался, чтобы меня не увидели и не приняли за призрак. Именно это и было нужно: сходить на кладбище три раза, просидеть там до поздней ночи – и страх улетучился».
Как-то один из друзей старшего брата Арсения, Костас, рассказал подростку теорию Дарвина. «Пойду помолюсь, – решил мальчик, – и если Христос – Бог, то Он явится мне, чтобы я перестал колебаться в вере. Он даст знак – тенью, голосом или чем-то подобным».
Уединившись, он начал класть поклоны и молиться – так продолжалось несколько часов подряд. Совершенно выбившись из сил, он остановился и неожиданно вспомнил произнесенную Костасом фразу: «Я признаю, что Христос был Человеком выдающимся – праведным, добродетельным. Его соплеменники позавидовали Его добродетели и осудили Его на смерть».
В этот момент Арсений подумал: «Раз Христос был таким, то даже если Он был просто Человеком, Его стоит полюбить, послушаться и принести себя в жертву ради Него. Мне не нужен ни рай, ни что-нибудь подобное. На все жертвы стоит идти ради лишь Его святости и Его добродетели».
После этого мальчику – в преизобилии света – явился Сам Христос. «Я видел Его от пояса и выше, – вспоминал старец Паисий. – Он взглянул на меня со многою любовью и сказал: «Аз есмь воскрешение и живот: веруяй в Мя, аще и умрет, оживет» (Ин. 11:25). Те же самые слова были написаны в раскрытом Евангелии, которое Он держал в Своей левой руке».
После этого события Арсений стал подвизаться с еще большей ревностью. Если кто-нибудь предлагал сосватать ему невесту, он решительно возражал: «Я буду монахом». На одной свадьбе отец поднял тост и пожелал ему: «Ну, дай Бог, чтобы и на твоей свадьбе тоже погуляли». После этого Арсений перестал целовать отцу руку в знак молчаливого несогласия с мнением отца.
По свидетельствам одноклассников старца, в начальной школе он был прилежным учеником. Сияющие глаза мальчика были столь живыми и выразительными, что его прозвали Светлячком (Гумбисья).Однако гимназии в Конице не было, и учиться дальше Арсению не пришлось. Дабы поддержать семью, он начал работать плотником, искренне полюбив ремесло Господа Иисуса Христа.
На вопрос: «Не жалеет ли он, что не получил образования?» – старец впоследствии отвечал отрицательно. Только о незнании древнегреческого языка он немного сожалел: «Если бы я окончил хотя бы пару классов средней школы, то я понимал бы лучше Священное Писание и святых отцов».
От природы он был художником и поэтом, писал стихи, тропари, умел рисовать. Если брался за что-то своими руками, то делал безупречно: мастерил окна и двери, нашивал потолки и стелил полы, вырезал иконостасы и изготавливал даже гробы, за которые никогда не брал денег, сочувствуя таким образом человеческой боли.
В тяжелые годы греко-итальянской войны, оккупации, гражданской войны, многие бедняки приходили к матери Арсения, дабы обменять драгоценности на пару пригоршней муки. Мать старца давала несчастным муку и хлеб, но взамен не брала ничего.
Часто Арсений видел, как мать плачет и переживает за братьев, сражавшихся на войне. В это время он был утешением и поддержкой семье и на время отложил мысли о монашестве. Позже старец скажет: «Странничество – это не значит самому устроиться поудобнее, а родные пусть пропадают пропадом».
В доме он взял на себя все крестьянские работы, которых было очень много. В помощь ему родители наняли работника, но человек этот оказался бессовестным. Он садился на лошадь и ехал верхом, а Арсений едва поспевал за ним пешком. Работник выглядел как хозяин, а Арсений – как батрак. Однако юноша никогда не приказывал ему работать, но много трудился сам, а работник – когда имел настроение. Более того, беря лошадей на пастбище, Арсений снимал с них седла, которые нес на своей спине. Он предпочитал страдать и уставать сам, но не утомлять животных.
В 1945 г. Арсений был призван на службу в армию. Много раз он занимал на передовой место своих семейных солдат-сослуживцев: «У вас жены и дети, которые вас ждут, а я свободный». Большую часть службы он был радистом и благополучно уволился из армии в 1949 г.
После войны он снова откликается на просьбу отца о помощи: старший брат женился, и отцу приходилось особенно трудно. И только 27 марта 1954 г. после установленного испытания послушник Арсений был пострижен в монашество в обители Есфигмен на Святой Горе – принял рясофор с именем Аверкий. А 3 марта 1957 г., уже в монастыре Филофей, подвижник был пострижен в мантию с именем Паисий – в честь ревностного митрополита Кесарийского Паисия II, который был родом из Фарас.
В тот же день отец Паисий послал матери свою фотографию, на обороте которой написал следующее стихотворение:
«Родная матушка моя, поклон тебе от сына.
В монахи ныне уходя от суетного мира,
Лицом к обманщику-врагу, один в глухой пустыне,
Всем из любви к Царю Христу он жертвует отныне.
Мирская сладость, красота мне чужда и несладка,
В любви Спасителя Христа все сердце без остатка.
Иду тернистою стопой, путем Христовым Крестным,
Молясь, чтоб встретиться с тобой во Царствии Небесном.
Твоей любви живая связь, но к жизни вечной Слову
Умом и сердцем устремясь,я режу по живому –
По плоти наших кровных уз – и размыкаю звенья,
И сбрасываю ветхий груз земного тяготенья.
Моя отныне будет Мать – Мария, Матерь Бога,
Своим Покровом охранять от вражьего прилога.
В глухой пустыне буду жить, Царя Христа желая
О мире мира умолить и о тебе, родная».
Сочинение монаха Паисия Филофеита
Приблизительно через шесть лет старец испытает особое теплое чувство, необъяснимое утешение и любовь к Пресвятой Богородице. Не зная, с чем это связано, он запишет дату – 6 октября 1963 г.
Позже он узнает, что в тот день скончалась его мать, которую он любил чрезвычайно, но оставил ради любви ко Христу и ко Пресвятой Богородице. Этим утешением Матерь Божия словно говорила старцу: «Не расстраивайся, твоя Мать – это Я». Старец удостоился неоднократно видеть Пресвятую Богородицу, беседовать с Ней и даже принимать пищу из Ее Пречистых рук.
Став монахом, он больше не приходил в родительский дом – даже когда жил в монастыре Стомион, недалеко от родного города. Паисий возложил своих родных на попечение Бога и не волновался за них, даже не молился, а лишь вписал их имена в помянник, чтобы священник, совершавший литургию в его келье, поминал их на проскомидии.
Монахам, которые спрашивали старца о связях с родными, он говорил: «Нам не надо к ним прилепляться. Связь с родными – это утешение человеческое, тогда как мы, монахи, должны искать утешения от Бога. Монах, который очень любит своих родителей, остается духовно недоразвитым, и Господь не дает ему этой благодати – чувствовать родными всех людей и любить всех в равной степени».Венцом всех подвигов старца Паисия была любовь, о которой сам он говорил: «Я чувствую ко всем людям точно такую же любовь, какую я имел к своим родным. Сейчас людей всего мира я ощущаю братьями и сестрами».