Его звали Борисом. Он приходил по субботам. Ровно в половине восьмого утра, когда открывался кладбищенский храм, я видела его, старого, торопливого, бежавшего по центральной аллее. Несмотря на возраст, двигался он быстро, подавшись корпусом вперед и размахивая руками. Бежал всегда к одному и тому же участку, на котором похоронили его жену.
Ровно через час он приходил в храм и усаживался на скамейку в ожидании начала службы. Каждый раз с удивлением оглядывался по сторонам, замирал рядом с иконой «Знамение» и задавал один и тот же вопрос: «Я правильно пришел?» «Правильно, правильно…», – отвечали мы раз за разом, понимая, что память давно уже не подвластна ему и существует в нем, согласно какому-то своему капризу. Из глубин своего пиджака Борис доставал записку с именами, и свечница переписывала на бланки его живущих и усопших сродников. Все имена были давно выучены наизусть, поэтому младенец Елена и раба Божия Агафия исправно попадали в свои списки, соответственно имеющемуся на сей момент положению.
Священник, видя, что раб Божий Борис своих грехов не знает и не помнит, покрывал его епитрахилью, читал молитву и передавал в руки пожилых прихожан, внимательно следивших, чтобы бедолага не пропустил причастия. В руки вкладывался мешочек с просфорой с наказом вкушать по утрам натощак.
Как-то раз у Бориса оборвалась веревочка с нательным крестиком. Ее быстро заменили, не обратив внимания на вопрос:
– Когда мыться буду – снимать или не снимать? Все правильно?
– Правильно, правильно, – отвечали мы.
– Все нормально?
– Нормально, нормально…
– Ну, я пошел….
– С Богом…
Но на этом дело не закончилось. После литургии он уезжал домой, а через час – полтора начинался телефонный террор. Умудрившись запомнить номер, Борис без конца набирал его и сообщал:
– Я того… пришел… У меня вот булочка, святая… я ее в хлебницу положил… Все правильно?
– Правильно, правильно…
– А веревочка вот на шее… Ее, когда мыться буду, снимать или не снимать? Все нормально?
– Нормально, нормально…
Шли посетители, и свечницам приходилось отвечать одно и то же, попутно обслуживая богомольцев.
Звонок.
– Я это… пришел.
– Хорошо… За записки – сто рублей
– У меня булочка святая… я ее в хлебницу положил… Все правильно?
– Правильно… Свечи об упокоении ставятся на канон – четырехугольный низкий подсвечник с распятием…
– А мне веревочку снимать, когда мыться буду?
– Как хотите… С вас 150 рублей за свечи…
– Это… Все правильно?
– Правильно, правильно…
И так без всякой надежды с нашей стороны на завершение беседы… Наконец, он уставал и звонки прекращались.
Как-то раз Борис наизусть прочитал мне очень длинное стихотворение, посвященное детскому дому, в котором он когда-то жил, написанное воспитанниками в далеком 1937 году, потом снова прозвучал вопрос про веревочку и святую булочку. Он уходил и возвращался, спрашивал:
– Все нормально?.. – и снова уходил, и снова возвращался…
Борис не был одиноким. У него была дочь, Маргарита. Он регулярно сбегал из-под ее присмотра, но Маргарита знала, где его искать. Звонила в храм, спрашивала, здесь ли отец, иногда сама увозила его домой, иногда вызывала такси.
Между собой мы прозвали его «Веревочкой», а сами тренировались в христианском терпении и смирении, уважая себя все больше и больше.
Так длилось несколько лет. Каждую субботу он бежал к могиле жены, ни разу не забыв, где она находится, а затем направлялся в церковь и застывал под иконой «Знамение».
Вот уже третий год я не вижу «Веревочку». Чего-то в моей жизни не хватает…
Ольга Пущина
Справка
Ольга Пущина родилась в 1960 г. в Калинине (Твери). Окончила библиотечный факультет Ленинградского государственного института культуры. Много лет работала в Калининской (Тверской) областной научной библиотеке им. Горького. В 2006 г. переехала в Москву. Девять лет проработала в храме святого равноапостольного Великого князя Владимира на Химкинском кладбище. В настоящее время на пенсии.