10 февраля 1837 г. в Санкт-Петербурге скончался великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин.
Есть в мире одна реликвия, которая навеки соединила два рода: Пушкиных и Романовых. Имя ей – святая ладанка с частицей Ризы Господней. Впервые я узнала о ней из книги Александры Араповой, урожденной Ланской, единственной из всех детей Наталии Николаевны, оставившей о ней воспоминания, трогательные и безыскусные. Все материнские рассказы – о первой встрече с Пушкиным, сватовстве, свадьбе, счастливых годах супружества и горьких – вдовства, об ее отчаянии и надеждах, об истории рода и фамильных преданиях – Александра Петровна доверила бумаге, чем и сохранила их для будущих поколений. Ее мемуары, впервые увидевшие свет в начале прошлого века, вновь были переизданы уже в наше время, в 1990 г. Прочитала я их буквально на одном дыхании. Более всего удивило и запомнилось тогда необычное свидетельство дочери пушкинской мадонны: «В роду бояр Пушкиных с незапамятных времен хранилась металлическая ладанка с довольно грубо гравированным на ней Всевидящим Оком и наглухо заключенной в ней частицей Ризы Господней. Она – обязательное достояние старшего сына, и ему вменяется в обязанность 10 июля (по ст. ст.), в день праздника Положения Ризы, служить перед этой святыней молебен. Пушкин всю свою жизнь это исполнял и завещал жене соблюдать то же самое, а когда наступит время, вручить ладанку старшему сыну, взяв с него обещание никогда не уклоняться от семейного обета».
С этих строк и начались для меня поиски пушкинской ладанки. Но обо всем по порядку.
История обретения святыни берет начало с библейских времен, а точнее, с того страшного дня, когда распятый на Кресте Спаситель принял на себя все грехи рода человеческого. Еще не расстался Он с земной жизнью, а воины, стерегущие Голгофу, место казни, уже бросились алчно делить Его святые одежды. А вот из-за хитона, бесшовного одеяния Христа, разгорелся меж ними спор, и тогда бросили жребий, кому тот достанется. Счастливцем оказался некий воин, родом из Иберии. Вместе с ее владельцем святыня оказалась в древней Грузии, в одном из монастырей.
Как знать, и не пришлось, быть может, Ризе Господней покинуть пределы христианской страны, если бы не притязания хищного и воинственного персидского шаха Аббаса I, мечом и огнем испепелившего грузинскую землю. Его воины грабили и разоряли церкви, тысячами убивали грузин-христиан. Замучили до смерти мать царя Теймураза I, отказавшуюся принять мусульманство, истязали его сыновей. Тогда кахетинский царь (Теймураз вошел в историю как поэт-лирик!) обратил свои надежды к московскому царю Михаилу Федоровичу.
Русские послы в Персии пытались увещевать хана не притеснять христиан, если тот дорожит дружбой русского царя. Аббас же, в свою очередь, со всей восточной витиеватостью заверял посланников в преданности и безграничном уважении к своему царственному собрату. Последовал целый ряд дипломатических ухищрений: угрозы, просьбы, переговоры и как их счастливый итог – обещание шаха подарить христианскую святыню, похищенную из мцхетского собора, где та была сокрыта в кресте, русскому самодержцу.
Встречали ризу Господню, заключенную в золотой ковчег, изукрашенный драгоценными камнями, царь Михаил Федорович вместе с Патриархом Московским и всея Руси Филаретом с превеликими почестями в марте 1625 г. Много позже, уже в царствование Петра I, на том самом месте, где у стен древней Донской обители персидский посланник передал тот бесценный дар, возвели церковь Ризоположения.
А тогда Филарет решил «испытать» на святость обретенную реликвию, – ведь она была принята из рук неверных. Патриарх указал: «Во всех монастырях держать семидневный пост и во всех храмах молить Господа Бога, чтобы Он Сам явил Свою волю о той святыне; а саму святыню с пением молебнов в крестных ходах носить по городу и возлагать на больных».
И святыня свершила в Москве немало чудес: прикладываясь к ней, исцелилось множество страждущих и увечных. В великую силу «одеяния исцелений» уверовали настолько, что частицы ризы Господней, заключенные в ладанки и ковчежцы, разошлись по русским монастырям и соборам. Оказалась частица святых одеяний и в Ипатьевском монастыре под Костромой, на прародине державной фамилии.
Удивительно, но в «Борисе Годунове» Пушкин косвенно упоминает о святыне:
«[Патриарх:]
Бесовский сын, расстрига окаянный,
Прослыть умел Димитрием в народе;
Он именем царевича, как ризой
Украденной, безстыдно облачился:
Но стоит лишь ее раздрать – и сам
Он наготой своею посрамится».
Уже при Павле I ковчег с частью ризы Господней доставили в Санкт-Петербург, в собор Зимнего дворца. Еще одна часть Ризы передана была в Петропавловский собор, императорскую усыпальницу. Часть святыни оставалась в Москве, в Успенском соборе Кремля, где венчались на царство российские монархи. Хранилась она и в личных покоях императора Павла, осталось ее описание: «Золотой ковчег, устроенный наподобие книги, содержит нашитую на шелковой подушке часть Ризы, или хитона Господа нашего Иисуса Христа…»
Святыня стала особо почитаемой в царской семье, в доме Романовых.
В ризничной описи Большой церкви Зимнего дворца указан «образ Божией Матери Тихвинской, в золотой ризе, с крестиком, в котором частицы Риз Спасителя и Божией Матери». На обороте иконы надпись: «Этим образом государыня императрица Мария Феодоровна благословила государя императора Александра Павловича в день его крещения 20 декабря 1777 г.».
Любопытны воспоминания А.Н. Муравьева, в то время секретаря Святейшего Синода, автора многих духовных трудов. Его книгу «Путешествие к святым местам» некогда высоко оценил А.С. Пушкин. В 1837 г. Андрею Николаевичу довелось стать свидетелем августейшего визита цесаревича, в будущем императора Александра II, в Москву. Тогда великий князь Александр Николаевич в сопровождении наставника В.А. Жуковского и митрополита Московского Филарета посетил кремлевские храмы, побывал он и в ризнице Успенского собора. Андрей Николаевич оставил памятную запись: «Его высочество вспомнил, что при крещении каждого императорского младенца полагают ему в крест малую частицу от ризы Господней; так простирается благословение Патриаршее на все его потомство».
Еще первые Романовы даровали ковчежцы с частицами святых одежд людям именитым, отмеченным особой милостью за заслуги перед царем и Отечеством. Вот тогда-то ладанка и была дарована одному из предков поэта, приближенному к престолу. Имя его уже не узнать, но велика вероятность, что получил ее из царских рук кто-то из Пушкиных, ратовавших за Михаила Романова.
В действительности же семеро Пушкиных в числе других бояр «руку приложили» к грамоте об избрании на Московское государство Михаила Федоровича Романова – «венец и бармы Мономаха» перешли к 16-летнему Михаилу.
«Смирив крамолу и коварство
И ярость бранных непогод,
Когда Романовых на царство
Звал в грамоте своей народ,
Мы к оной руку приложили,
Нас жаловал страдальца сын…»
Страдалец – Патриарх Московский и всея Руси Филарет, томившийся несколько лет в польском плену (в миру – опальный боярин Федор Никитич Романов), соцарствовавший сыну Михаилу. Не есть ли последняя пушкинская строка ключ к тайне обретения сакральной реликвии?
Можно лишь полагать, что в XVII столетии ею владел прапрадед поэта Петр Петрович Пушкин, затем его сын Александр, после – внук Лев. Лев Александрович, он же дед поэта, передал ладанку своему старшему сыну Василию. После кончины дядюшки поэта, Василия Львовича Пушкина, в августе 1830 г. фамильная реликвия вместе с родовым гербом, печатью и пушкинским древом перешла к его гениальному племяннику.
Родовые традиции были святы для Пушкина: имя предков своих он чтил, по его же словам, выше собственной поэтической славы, и давний завет исполнял. Тому есть еще одно поистине бесценное свидетельство Елены Александровны Пушкиной, внучки поэта:
«Маленькой девочкой меня с братом Колей каждый день в начале июня возили в Чудов монастырь. Это было, кажется, в день Влахернской Божией Матери (праздник – 2/15 июля). В Чудовом монастыре мы всегда служили молебен, если не ошибаюсь, святителю Алексию. Это было так давно, как во сне. Я помню, меня не пускали к мощам святителя, что меня очень обижало. Я смутно слышала, что один из святителей русской земли был предком Пушкиных и что ладанка святителя из поколения в поколение переходит к старшему в роду. Я видела у отца (генерала А.А. Пушкина. – Ред.) эту древнюю серебряную ладанку, истертую и тонкую. По преданию, в ней были частицы ризы Господней. Древнюю ладанку носил всегда и мой дед Александр Сергеевич».
Была ли она на груди поэта в день роковой дуэли? Думается, нет. В смятении чувств Пушкин, вероятно, забыл про святой талисман…
После смерти поэта хранительницей семейной реликвии стала его вдова. И обет, о котором упоминала ее дочь, она исполняла, пока не подрос старший сын Александр. Возможно, в день свадьбы сына с Софьей Ланской, 8 января 1858 г., Наталия Николаевна передала ладанку ему, ведь Александр сам стал главой семейства.
А вот дальше следы теряются. Передал ли генерал Пушкин ладанку старшему сыну и тезке Александру, или она в силу каких-либо обстоятельств досталась второму сыну Григорию, боевому полковнику, а тот, уходя в 1914 г. на фронт, доверил святыню одной из сестер? Да и можно ли найти пушкинскую ладанку после всех потрясений и катастроф, случившихся в России в минувшем веке?
«Что касается «пушкинской» части ризы Господней, то от сына великого поэта, Александра Александровича, ладанка, по всей вероятности, перешла к его внучке. После революции эта святыня дома Пушкиных с внучкой Александра Сергеевича Еленой Александровной фон дер Розенмайер отправилась в Константинополь. В 1943 г. Елена Александровна умерла в Ницце. След пушкинской святыни потерялся…» – пишет архимандрит Августин (Никитин) в своем блестящем исследовании «О ризе Господней».
…Как-то, невзначай, я спросила у давнего своего знакомого Евгения Алексеевича Орлова (потомка Абрама Ганнибала, а следовательно, брата поэта в далеком-далеком колене), не слышал ли он о судьбе фамильной реликвии.
– Не только слышал, но даже знаю, где она. Но вот имя хранителя ладанки назвать не могу, – таково его желание.
После долгих уговоров Евгений Алексеевич сдался:
– Профессор Бармин, живет в Москве. Но только меня не выдавайте!
Чудесным образом у меня оказался и телефон профессора. Первое, что я услышала в телефонной трубке:
– Как вы меня нашли?!
Пришлось долго и путано объяснять. Строгим голосом мне был задан еще один вопрос: считаю ли я, что место реликвии в Пушкинском музее? Ответила, что ладанка, конечно же, не музейный экспонат. Видимо, мой ответ его удовлетворил. Но прошли еще долгие два года, прежде чем я получила приглашение приехать к профессору домой. В день поистине знаменательный – 23 июля 2007 г., в празднование положения честной ризы Господней – мне посчастливилось видеть потаенную пушкинскую реликвию, ту самую, древнюю серебряную ладанку с гравированным на ней Всевидящим Оком, и более того, приложиться к святыне. В обычной квартире, на юго-западе Москвы, отец Димитрий отслужил благодарственный молебен.
Духовный обет исполняется и ныне, в XXI столетии. И не чудо ли, что священная реликвия, история обретения которой восходит к царствованию Михаила Федоровича, счастливо сохранилась?!
Но как оказалась пушкинская ладанка у московского профессора? Оказалось, что ее завещала профессору Бармину, своему родственнику по мужу, Наталия Сергеевна Шепелева, правнучка поэта. Кажется достоверным, что именно от Анны Александровны, внучки Александра Сергеевича, ладанка перешла к ее любимой племяннице, ведь этих двух замечательных женщин связывало не только кровное родство, но и духовные узы.
К сожалению, на исходе XX в., со смертью ее последней владелицы Наталии Сергеевны Шепелевой, урожденной Мезенцовой, святыня покинула пушкинский род. Такова была воля той, что берегла ее многие годы от чужих недобрых глаз, – не продала, не отдала в музей, не потеряла… Носила святую ладанку на груди, не расставаясь с ней до самого смертного часа. Не суждено было Наталии Сергеевне дожить до 200-летнего юбилея своего великого прадеда всего два месяца. На ее долгую жизнь (а прожила она 95 лет) выпало великое множество душевных потрясений. И не святая ли ладанка давала ей силы превозмочь все потери и обиды, оставаясь чистой и незлобивой душой?
К великому сожалению, не столь давно профессор Бармин умер. Святыня находится у его вдовы Лидии Алексеевны. Ныне в ее воле решать, оставить ли дорогую реликвию в семье или передать в храм, связанный с именем поэта. Возможно, в Богоявленский кафедральный собор, именуемый еще Елоховским, где на исходе XVIII в. крестили младенца Александра, будущего русского гения.
История человечества незримым образом отразилась в крохотной ладанке, как мир в капле воды. И верно будет в том высшая справедливость, если пушкинская реликвия, свершив исторический круг радиусом в два тысячелетия и вобрав в свою орбиту славные имена наследников державной фамилии и потомков русского гения, обретет свое вечное пристанище в святых стенах.
Лариса Черкашина, член Союза писателей России