В деревянном храме Антония и Феодосия Киево-Печерских в Бибиреве, что несколько лет назад возвели на берегу чудом уцелевшей реки Чермянки на самой окраине Москвы, затеплилась церковная жизнь.
Такие рубленые храмы-теремки ставили по всей России в 1990-е гг. там, где некогда возвышались большие каменные храмы, уничтоженные в лихолетье, или не было вовсе никогда церквей. Сегодня московский храм во имя святых Антония и Феодосия Киево-Печерских уже не вмещает прихожан, а всего лет 10 назад в этом месте стояло болото, которое все старались обходить стороной.
Мы уже привыкли к московским хорам, к церковному пению, мало чем отличающемуся от пения во всей Центральной России, поэтому когда я услышала хор этого храма, то показалось, что стою на земле Тихона Задонского или Митрофана Воронежского. С такой южнорусской необъяснимой особинкой звучали мужские голоса певчих. Так и вышло – все они оказались родом из Воронежа да из Ельца. И поют эти юноши часто старинным знаменным распевом. Регенту Арсению Бирюкову всего 21 год.
– Арсений, вы один из немногих, кто сегодня возрождает знаменное пение. И наверное, хорошо знаете его историю?
– В России существует знаменное (одноголосное) и партесное (многоголосное) пение. В знаменном пении еще может быть подголосок (исон), когда один голос на фоне других тянет одну ноту. Знаменное – исконно русское – пение появилось под влиянием греческого, византийского пения и со временем, переняв какие-то элементы от византийской традиции, стало самостоятельным, обрастая своими особенностями.
Знаменное пение прошло четыре стадии развития. Первая – это кондакарное пение. Оно пришло к нам из Византии в IX веке при княгине Ольге и сильно отличалось от того пения, какое мы привыкли слышать сегодня и каким поют на Афоне. У каждого народа и в каждой местности свой стиль исполнения, как и свой говор. И когда составляли знамена, крюки, они могли кардинально отличаться на севере и на юге Руси, потому что у народа каждой области свое чувство, свое понимание. Первая письменная запись по крюкам датируется XI веком и написана в древнем Киеве. На XII–XVI века приходится его расцвет. Народу были привычны знаменные распевы, они длиннее и протяжнее, и службы были намного длиннее. Это пение в одну ноту, лишенное эмоциональности, лишенное всяких тактов и размеров, где динамические регулировки осуществляются по указанию головщика. Регента тогда не было, один человек запевал (головщик), а за ним начинали петь остальные. Поют в одну ноту, каждый в своем диапазоне: женщины выше, мужчины ниже. Одна и та же нота идет в октаву, и ты слышишь переливающуюся волну – это очень красиво.

– В чем особенность пения по крюкам?
– Когда поем по крюкам, то, как хотим, можем задержать голос. Следуя пометам, можем регулировать пение: если стоит буква О – значит, обло, совсем низко; В – выше и т.д. В знаменном распеве, когда ты поднимаешься высоко, это как праздник. А когда опускаешься вниз, наоборот – затихаешь.
В ходе реформ Патриарха Никона в XVII веке начался отказ от крюков и переход на общепринятый в Европе нотный стан. Но оказалось, что знаменное пение во всей полноте на нотный стан непереложимо.
– Это как русский литературный язык и церковнославянский. Если в русском мы произносим слова, скрадывая звуки, то в церковнославянском проговаривается каждый звук.
– Да, чтобы не потерять саму суть. А я бы еще сравнил наш церковнославянский со старославянским, где не было пробелов между словами, а шел сплошной текст. Старообрядцы до сих пор читают по таким книгам. Это намного сложнее, но ощущение от чтения непередаваемое.
В России был еще и путевой распев, когда звук идет быстро. Он связан не с дорогой, а со стремлением человеческого духа горе, ввысь. Это был такой, можно сказать, маргинальный распев, связующий между древним, пришедшим из Византии распевом и столповым. Столпом называли глас. Столповым пением иногда поют Великим постом, оно низкое, грузное.
После реформ Патриарха Никона институт знамен начал постепенно угасать, и к правлению Алексея Михайловича в Центральной России по знаменам уже никто не пел. Только на севере – в Поморье, Архангельской области, Соловецком монастыре, Карелии, на Валааме и даже в части Прибалтики – пение сохранялось. Благодаря этому мы сегодня знаем, что такое крюки и что такое знаменное пение.
С началом правления Петра I и в церковной жизни начались изменения. Появилось партесное многоголосное пение. Само это западное, католическое пение никогда бы не вытеснило знаменное, но влияние сверху это обеспечило на все три века. Партесное пение имеет подавляющие, главенствующие позиции. Однако это скорее концертное хоровое пение и авторские композиторские произведения.
– Сегодня идет возвращение в наш церковный обиход знаменного пения?
– Последние четыре года в наши храмы возвращается знаменное пение. Возвращение пошло с севера. На севере России находится и гнездо знаменного пения – Архангельская область, и гнездо партесного пения – Петербург. В Санкт-Петербурге вы нигде не встретите, чтобы пели знаменным распевом, они будут верны партесу до конца. Если взять обиходное пение, то тут есть питерская традиция, а есть московская. Иногда поешь по-питерски в московском храме, к тебе подойдут и скажут: «Пожалуйста, пойте по-московски». Москва в противовес питерскому партесу сохраняла знаменное пение. На Рогожском кладбище в православном храме всегда пели знаменным распевом, конечно, не без влияния находящегося рядом старообрядческого храма.
Особенно в прошедшем году ударными темпами начало завоевывать позиции знаменное пение, даже в соборных храмах. В Храме Христа Спасителя тоже стараются переходить с «итальянщины» на наше исконно русское пение.
– Каких мастеров знаменного и партесного пения вы можете отметить?
– В эпоху Василия III известны мастера знаменного пения Савва Рогов, Федор Крестьянин, Иван Нос, Маркелл Безбородый, Степан Голыш. После Смутного времени, в правление Алексея Михайловича, Фаддей Субботин в Усолье Иркутской области боролся, как мог, за сохранение знаменного пения. В 1689 году один из лучших специалистов знаменного пения Александр Мезенец создал азбуку знаменного церковного пения, а в начале XX века удобную знаменную азбуку создал Л.Ф. Калашников. Я учился по крюкам по азбуке Калашникова. Он создал ее доступной для каждого.

В партесном пении известны такие мастера, как Павел Чесноков, Владимир Львовский, Степан Смоленский, Александр Архангельский, Николай Римский-Корсаков, Сергей Рахманинов, Алексей Львов, создатель музыки гимна «Боже, царя храни». И завершает этот ряд Георгий Свиридов, потому что его завещание «Неизреченное чудо» – вершина партесного пения.
Петр Турчанинов, Александр Архангельский и Павел Чесноков, хоть и работали в партесном пении, но за основу брали знаменное. Брали партию, расписывали на несколько голосов, и это звучало прекрасно. Дмитрий Бортнянский (1751–1825) и Джузеппе Сарти (1729–1802), 25 лет проживший в России, творили чисто в западном партесе. Кстати сказать, Чайковский два года жизни потратил на то, чтобы отредактировать концерты Бортнянского, прежде чем они встали в традиционный ряд православного песнопения. Сюда можно еще отнести церковного композитора, который творил в партесном пении, Артемия Веделя. Гармонизацией нашего русского пения занимались Анатолий Лядов, а также отец и сын Кастальские.
После Алексея Тишайшего и Петра I до начала XX века знаменное пение считалось показателем необразованности либо чем-то раскольническим (старообрядческим). Люди, которые сохраняли подлинную русскую культуру, были изгоями. У истоков возрождения знаменного пения в XX веке стояли архимандрит Матфей (Мормыль; 1938–2009) и диакон Сергий (Трубачев; 1919–1995) – наши современники, недавно почившие.
– Сегодня все же знаменный распев поют не по крюкам, а по нотам?
– Поют по нотам, по крюкам намного сложнее. Там одних помет только 20. Всего знамен 45, и они черные, но их могут дополнять красные пометы, обозначающие высоту звука. Знаменным распевом мы поем всенощную, на полиелее, на вечерне – Догматик (Богородичен). В восьми гласах есть расписанные догматики. Берем и часть валаамского обихода. Валаам – не чистое знаменное пение, но там оно сохранилось наиболее полно в отличие от других мест. Знаменный распев нравится мне, нашим певчим, прихожанам, священникам. Это наш маленький вклад в его возрождение. Рядом с клиросом стоят маленькие дети. А кто знает, может, кто-то из них заинтересуется, как я когда-то заинтересовался пением в храме, и станет певчим. Что-то в душу западет.
– Как вы полюбили церковное пение?
– Я сам из Ельца Липецкой области и на клиросе пел с шести лет в нашем Вознесенском соборе. Там был еще юношеский хор, в котором пели дети старших классов и студенты, и взрослый хор. Все три хора участвовали в службе антифонно (канонно) – перекличками. Один хор начинал: «Сподоби, Господи, вечер сей без греха сохранитися нам». Другой хор откликался: «Благословен еси, Господи, Боже отец наших». И детский хор продолжал: «И хвально и прославлено…» Я окончил музыкальную школу по классу аккордеона. Сегодня, когда я приезжаю в Елец, могу встать на клирос со взрослым хором и вести любую партию.
– Вы уже не первый год руководите церковным хором в московском храме…
– Это воля Божия. Я никогда не учился на регента. Заканчиваю Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет, отделение прикладной экономики. По сути – выполняю послушание родителям, я ведь сразу маме сказал, что хочу заниматься музыкой. А она настояла, чтобы я окончил экономическое отделение этого вуза. После мне хотелось бы получить высшее музыкальное образование.
– Фундамент церковных знаний был у вас до вуза?
– Основные знания мне дала гимназия в Ельце, где мы изучали древнегреческий, латынь и церковнославянский. Духовную литературу и святоотеческое чтение. Читали труды Тихона Задонского, Феофана Затворника. Труды схиархимандрита Виталия Сидоренко, митрополита Антония Сурожского, епископа Митрофана (Баданина), Иоанна Шанхайского (Максимовича). Труды Юлии Вознесенской тоже можно отнести к духовной литературе.
– Как вы пришли в храм?
– Моя мама после тяжелой беременности оказалась в больнице в одной палате с женой священника. К маме приходил папа, и к матушке приходил муж, так они подружились. Родители стали ходить в храм. Я часто болел, меня стали причащать, исповедовать, и я перестал болеть.
– Однако путеводная нить веры тянется и от предков?
– Моя прабабушка Самохвалова Евфросинья Силовна, прошедшая через ужасы войны, смогла сохранить веру. Я всегда поражался, как она в 92 года утром и вечером вставала на молитву и вычитывала все утреннее и вечернее правило. Держала все посты до самой смерти. Ее сестра Мария стала монахиней и свой дом отдала церкви…
Они жили в селе Святец в Хмельницкой области. У прабабушки была большая семья. Ее родителей звали Сила и Иулиания. Они жили на территории Польши, а в 1939 году эта часть Польши отошла к Советскому Союзу, где царил коммунизм. Село разделяла пополам река Южный Буг. На их стороне церковь закрыли, а на польской стороне – нет. Прабабушка вспоминала, как они собирали лен в воскресные дни, а на том берегу в храме шла обедня. Колокола звонят, а им туда даже смотреть нельзя было – за ними следили.
Немцы напали на них в первый день войны, 22 июня в пять утра. Прабабушкина сестра Мария жила на той стороне реки. У нее уже была семья – пятеро детей. Самое страшное, что прабабушка испытала в жизни, – как бежала она в это утро через все село к своей сестре. Выстрелы гремят, кругом лежат разорванные на части тела. И один солдат, упавший на плетень, стонет, просит, чтобы его добили. Едва она забежала в дом к сестре, и они спрятались в погреб, туда зашли немецкие солдаты. Увидев детей, дали им шоколадки и ушли. Прабабушку потом угнали в Германию, где она работала в городе Бремен. Там же встретила и прадедушку, попавшего в концлагерь.
Теперь я храню иконы, которые прабабушке подарила ее прабабушка: Пресвятой Богородицы «Призри на смирение», Святителя Николая Чудотворца и преподобного Серафима Саровского (его на тот момент только канонизировали). Эти семейные ценности – по материнской линии, а по отцовской линии у нас передается медный колокол, отлитый в 1697 году, в начале царствования Петра I. На нем написано: «Кого люблю, тому дарю». Колокол по традиции дарит старший сын в семье своей невесте. Этот колокол отец подарил моей маме, а я его подарю своей жене, и мы передадим дальше сыну.
Когда прабабушка умирала, уже в полубреде попросила вызвать священника. И в последние минуты думала о спасении души. Господь сподобил ее умереть на Пасху. И нас Он сподобил не сильно скорбеть.
***
В храме Антония и Феодосия Киево-Печерских в Бибиреве с недавних пор литургию поет не только клирос, но и все прихожане. Это регент Арсений задумал возродить такую весьма полезную практику. И приход как-то оживился, включаясь в совместное пение молитв. Да и отец Роман говорит, что все мы приходим на литургию не тихо помолиться, чтобы нам никто не мешал, а засвидетельствовать свою веру. Засвидетельствовать и перед нашей сложной, тревожной современностью, и перед нашими предками, утвердившими на века строй русской православной жизни. Удержимся ли мы в этом строе? Удержим ли его?..
Беседовала Ирина Ушакова