В феврале 2019 г. исполнилось 100 лет со дня его кончины русского религиозного философа, литературного критика и публициста Василия Васильевича Розанова (1856–1919). Обладая важным качеством – умением подмечать в жизненных мелочах важнейшие тенденции, которые через некоторое время начинали определять течение российской жизни, В.В. Розанов обратил внимание на особый характер преподавания в учебных заведениях Закона Божия. Он подметил, что этот «предмет» в гимназиях не может стоять в одном ряду с математикой, физикой, литературой, ибо он обладает особым свойством воздействия на души учеников. Предлагаем вниманию читателей размышления философа на эту тему.
Крайняя невлиятельность в наших училищах так называемого «Закона Божия» – вещь общеизвестная. Между тем причины таковой невлиятельности далеко не ясны. Два недельных урока, отведенные на преподавание его от первого до восьмого класса, достаточны для очень большого усвоения. Если прибавить сюда два или три часа, проводимые еженедельно учениками на церковной праздничной и предпраздничной службах, то мы получим сумму впечатлений и длительность действия очень значительную. Однако ни для кого не секрет, как мало религиозного приносят с собой русские юноши в университет, где краткие лекции на первых двух семестрах по курсу богословия мало что прибавляют к легкой ноше гимназии. Между тем солидное религиозное воспитание юношества есть и останется всегда одной из капитальных задач школы, и особенно таковой она останется у нас, как ответ на запрос вообще очень религиозно настроенного населения.
Ветхозаветная и новозаветная часть этого курса отнесена к самому детскому возрасту учеников, к первому и второму классам гимназии. Два коротеньких учебничка, Рудакова или Соколова, разучиваются: один в первом классе – это Священная история Ветхого Завета и один во втором классе – это Священная история Нового Завета. По-видимому, такое распределение вытекло не из самого материала преподавания, а, скорее, из времени преподавания. Один год, еще один год; и в два года повествовательная часть предмета кончена. Начиная с третьего класса, вплоть до восьмого, то есть шесть лет, и притом самых важных для духовного склада ученика лет, уделяется догматическому мышлению и литургическим подробностям, включая в состав первого и историю христианской церкви. При первом же взгляде нельзя не быть пораженным, что только один второй класс гимназии посвящен Священной истории Нового Завета, и это есть часть, конечно, бесследно тонущая среди других частей курса, и более солидно поставленных, и проходимых в более солидные годы ученика.
Между тем более чем естественно желать, чтобы Священная история Нового Завета выдвинулась на передний фасад всей восьмилетней программы и проходилась не по пересказам Рудакова или Соколова, но как подлинное Слово Божие в подлинном Слове боговдохновенном – Евангелии. Обратим внимание на странность вообще всего строя преподавания в наших школах Закона Божия: в них дано ничтожное положение собственно догмату, догмат совершенно теряется в сознании учеников, во внимании учеников, и это внимание загромождается комментариями к догмату. Что есть христианство? Слово Божие, слово Иисуса Христа. Это слово, однако, даже и отдаленно не заучивается с тем благоговением и вниманием, как литургический, катехизический и всякий другой комментарий к нему. Все внимание и все силы учеников сосредоточены на подробностях катехизиса и литургики, между тем как Евангелие заменено пересказами. Из четырех Евангелий, почти совпадающих в смысле излагаемых там событий и содержащихся там слов Иисуса Христа, может быть составлено, без перемен в тексте, одно евангельское повествование о жизни и учении Иисуса Христа; и вот это-то Евангелие должно быть предметом самого тщательного изучения учениками. Для отроческого и юношеского ума были бы неотразимо убедительны, неотразимо понятны нравственные истины, оставленные человечеству в несравненной красоты беседах, изречениях, притчах; но для них гораздо менее вразумительны и часто совсем непонятны тонкие споры, которые поднялись впоследствии в христианском мире и разделили его. Слово Божие, этот истинный и единственный догмат равно всех церквей, всего христианского мира, вполне может быть усвояемо наизусть, заучиваемо, как теперь заучиваются только катехизис и литургия; а изучение катехизиса, то есть собственно только комментария к Слову Божию, может быть отодвинуто несколько далее, к более сознательным годам юности; что же касается литургики, то гораздо желательнее усвоение ее в пластических впечатлениях при посещении церковной службы, нежели в мелочных и утомительных объяснениях, в которых перед взором ученика как бы развинчивается и показывается по частям, подобно механизму, например, часов, пышный и мистический, в высшей степени музыкальный церемониал служб. Едва ли это удобно даже в смысле сохранения благоговения к церковной службе: ибо мистически благоговеть мы можем только к тому, в чем есть место для тайны, чего мы не умеем развинтить и понять.
1900, февраль
При усилиях поставить в реформируемой теперь школе преподавание всех предметов на другие и лучшие основания, чем на каких оно стояло до сих пор, нельзя не обратить особенного внимания на так называемый «Закон Божий». Та же сухая программа и здесь, как на уроках алгебры или немецкого языка; та же ответственность преподавателя и ученика к экзамену; тот же наскоро составленный и сжатый до последней степени учебник; то же унылое «от сих до сих» на завтра; и имена праотцев, патриархов, пророков, святых, запоминаемые с таким же чувством, как реки Австралии или плоскогорья Азии. Между тем, кто же станет спорить, что задачи преподавания здесь совершенно другие; что Евангелие или Ветхий Завет и, наконец, история христианства – не “сухой материал”, практически необходимый для путешественника, торговца и для читателя газет. «Практично необходимое» в Законе Божием именно – воздействие на душу ученика; воздействие на его воображение живых фигур мучеников, апостолов, пророков; картина событий истории, самой потрясающей; и, наконец, размышление над нравственными законами, над заповеданиями совести человеческой, какие оставил миру и человеку Христос. Где это все? В пожелании – это у каждого; в осуществлении – ни у кого. Нет ничего печальнее тех длинных славянских текстов, которые, полуразумея их, выучивают на память ученики гимназий; тех сложно-хитрых умозрительных построений, которые возникли как плод ученой работы над вопросами веры; и эту ученую работу (катехизис) распутывают, с усилиями и напрасно, отроческие наивные и беззаботные головы! Память обременена, а совесть не просвещена. Да, совесть, ибо, конечно, суть Закона Божия и его миссия на земле – будить и просвещать разбуженную совесть. Добавим, что разбор единичных встречающихся или возможных случаев из живой жизни, поступков в жизни, при свете евангельском – вот прекрасная как бы хрестоматия, которая может и составляться и изучаться на беседах пастыря с учениками. Что мы наблюдаем сейчас? Безверие и обрывки богословских знаний. Лучше дайте веры, и дайте ее хотя бы в ущерб богословским умозрительным построениям, при уменьшенном фактическом материале. Кто же не знает, что из духовных наших академий выходят пастыри не более ревностные в вере, а часто и более слабые, чем поступающие в священство прямо из семинарий. Вот огромное наблюдение, которое может нас разочаровать в благом действии обширных программ по Закону Божиему. Совершенно очевидно, что качества воздействия есть единственная сторона, которая здесь что-нибудь значит. Контингент наших законоучителей-священников таков, что можно без опасения доверить им преподавание с меньшей требовательностью программ, экзаменов и прочих принадлежностей усердной и ускоренной зубрячки. И мы думаем, что через это выиграют не только дети, выиграет прежде всего Церковь, Россия – в смысле оживления в ней веры. И теперь школьные воспоминания, какие есть, в той части их, которая касается Закона Божьего, – всегда сосредоточиваются около личности «батюшки». Никто не пишет: «как мы славно учили катехизис – до сих пор помню», но многие записали: «какой светлый и хороший был у нас законоучитель: его речи и объяснения я до сих пор помню». На этом и нужно основать все, пустив в рост все доброе, и обстригая – безразличное в смысле действия на душу.
1900, апрель
Василий Розанов