Воспоминания очевидца
25 мая – День прославления в лике святителей Патриарха Гермогена. В этот день в 1913 г. в Московском Кремле состоялось торжественное открытие и переложение мощей святителя в новую раку, сооруженную иждивением императора Николая II и императрицы Александры Феодоровны. Торжества возглавил митрополит Московский Макарий (Невский).
В конце 1912 – начале 1913 г. все чаще и чаще стали вспоминать о Патриархе Гермогене, его стойкости и непоколебимости в защите Родины, его мученической кончине, о чудесах, которые совершались по его предстательству и молитвам за Отечество.
Народ считал Патриарха святым. В печати стали появляться рассказы о его жизни. Кто-то написал житие. В.М. Васнецов написал картину «Патриарх Гермоген».
В апреле 1913 г. Святейший Синод принял решение прославить Патриарха Гермогена, причислив его к лику святых Русской Православной Церкви. Прославление святителя было назначено на 11 мая.
Помню, как в нашей семье за несколько дней до прославления уже говорили о предстоящем торжестве, о том, что к гробнице Патриарха в Успенском соборе каждый день стекается много народу, что там почти непрестанно служат панихиды.
Моя мать достала где-то житие Патриарха и прочла его нам, детям. Я любил слушать жития святых: слушаешь, и на душе становится светло и спокойно. И в детской душе рождается мысль: «Ведь и я могу быть святым, если буду жить и поступать так же». С этой думой и с детской молитвой так, бывало, незаметно и заснешь. Твердо могу сказать, что воспоминание о том, как я ребенком слушал жития святых, было одним из самых светлых в моей жизни.
И вот я слушаю житие Патриарха Гермогена. Особенно запомнилось мне его участие в прославлении иконы Казанской Божией Матери; его смелые и стойкие ответы полякам, добивавшимся от него покорности и признания их власти над Россией; его заточение; его послания из заточения к русскому народу с призывами встать на защиту Родины; его героическая мученическая кончина; его молитвенная чудесная помощь страждущим людям.
Когда мама читала житие Патриарха, я вспомнил другой подвиг, о котором тоже часто вспоминали в то время и который тоже трогал до глубины души, – подвиг Ивана Сусанина. Но подвиг Патриарха Гермогена по своему значению был выше подвига Ивана Сусанина. Этот подвиг и святые молитвы Патриарха помнил и чтил русский народ. И эта вечная и неоскудевающая память привела к прославлению святителя.
Настал канун торжества прославления. Утром по Москве раздавался колокольный звон: во всех храмах шли последние заупокойные обедни по Патриарху.
Помню, как вечером наша кухарка Степанида оделась по-праздничному и поехала в Кремль ко всенощной. За день перед тем она также была в Кремле и по возвращении рассказывала, как побывала в подземелье – месте заключения Патриарха. Потом, когда я смотрел на картину «Патриарх Гермоген в заточении», то каждый раз вспоминал рассказ Степаниды – так образно и верно она передала вид этого подземелья.
Хорошо помню этот прекрасный цветущий весенний вечер. Закат золотил затихший сад. Вдруг Москва загудела своим могучим звоном. Трезвонили одновременно все храмы Москвы. Степанида потом говорила, что этим звоном сопровождался торжественный крест¬ный ход в Кремле с первым величанием новопрославленного святителя. Степанида не только не попала в какой-либо из кремлевских соборов, но даже подойти к ним ей не удалось – так много народа было в Кремле. Очевидно именно поэтому после крестного хода в нескольких местах Кремля, прямо под открытым небом, начались всенощные, и народ, находившийся в Кремле, молился и славил нового угодника Божия за этими богослужениями. Степанида рассказывала, что Кремль был хорошо иллюминирован, но иллюминация тонула в свете многих тысяч свечей, с которыми стояли молящиеся.
Степанида вернулась от всенощной очень поздно, я давно уже спал.
На другой день отец взял меня с собою в Кремль к обедне. Помню, как мы шли через Чугунный мост. Погода была прекрасная. Весь замоскворецкий берег напротив Кремля был покрыт народом. Купола соборов звонко сверкали на солнце. В Кремле звонили, и мне вспомнилось заблуждение моего более раннего детства, когда я думал, что звонят именно купола. Когда мы проходили в Кремль Спасскими воротами, звон прекратился. Отец велел мне снять картузик и сам снял фуражку. Я заметил, что и все мужчины, проходившие и проезжавшие Спасскими воротами, снимали головные уборы.
В Кремле было очень много народа. В окружающей нас толпе говорили, что после обедни будет большой крестный ход на Красную площадь. Мы стали ждать крестного хода. Было очень жарко. Дамы раскрывали зонтики от солнца, что вызывало ропот тех, кто не имел зонтиков и кому они мешали смотреть.
Отец временами поднимал меня, сажал к себе на плечи и спрашивал: «Что ты видишь?» Мне в этом положении было видно далеко. И, насколько я мог охватить взором, – все пространство было заполнено множеством народа. Мне было отчетливо видно, что среди этого моря народа пролегает довольно широкая, свободная полоса, по сторонам которой стояли в две шеренги солдаты с распущенными знаменами и сверкавшими на солнце полковыми оркестрами. Это был путь для крестного хода. Путь шел из-за колокольни Ивана Великого по направлению к Спасским воротам.
Мне хорошо было видно, что на звоннице также много народу, среди которого был свободный проход к большому колоколу. Вот в этом проходе появилось четыре или шесть человек (сейчас точно не помню). Они встали снаружи колокола и начали раскачивать в свою сторону язык колокола. По-видимому, и с противоположной стороны (мне ее не было видно) тоже стояли звонари. Огромный язык колокола плавно увеличивал свой размах. Вдруг звонари как-то особенно напряглись, и раздался густой басистый звон. Все начали креститься. На площади, где мы стояли, говорить обычным голосом стало невозможно – все покрывал этот могучий звон. Вскоре к нему добавился трезвон на звоннице, на колокольне Ивана Великого и трезвон всей Москвы. Все гудело.
Трудно передать словами, что я чувствовал. Я ликовал, я был в каком-то вдохновенном восторге. Да и какое русское сердце не ликует при колокольном трезвоне! Колокольный звон – это часть струн русской души, это часть нашей национальной культуры. Если тебе мешает колокольный звон, если он тебе неприятен, если он тебя раздражает, загляни внимательнее в себя – и увидишь, что ты уже не совсем русский.
Вот из-за колокольни Ивана Великого показались блиставшие на солнце хоругви. Должен сделать примечание относительно хоругвей. Соборные хоругви, да и хоругви в больших храмах, украшенные золотом, были настолько тяжелы, что носить их могли очень сильные люди – настоящие богатыри. В Москве было даже Общество хоругвеносцев. Члены этого Общества носили красивые нагрудные серебряные значки.
В более поздние детские годы я видел крестные ходы вблизи, так как ходил с ними. Бывало, забежишь вперед посмотреть, как несут хоругви. Древко хоругви, довольно объемистого диаметра, вставлялось в кожаный стакан с лямкой. Эту лямку надевал на себя коренастый детина, как говорят, «в плечах косая сажень», большей частью пожилого возраста – седой или с проседью, летописный красавец с волосами на пробор, стриженными под горшок, и с большой курчавой бородой, одетый в поддевку или сюртук. Справа и слева ему помогали специальными откидными древками на кольцах, прикрепленных к основному древку, еще два хоругвеносца – тоже коренастые, но послабее «коренника». Все они были без шапок. Когда я видел таких хоругвеносцев, перед моими глазами вставали «Три богатыря» В.М. Васнецова. Сходство было большое.
При появлении хоругвей солдаты, блестя штыками, вскинули ружья «на караул» и что-то заиграли оркестры.
За хоругвями несли очень большой образ благословляющего Патриарха Гермогена. Казалось, он сам шел по воздуху. Как только народ увидел этот образ, площадь как будто вздохнула. Покрывая колокольный звон, многотысячный народ «едиными устами» запел: «Святителю, отче наш Гермогене, моли Бога о нас». Очень многие встали на колени и так стояли, пока не пошел крестный ход. Я тогда впервые в жизни почувствовал, что народ – это огромная сила. И вот он собрался, чтобы прославить своего святого Патриарха-подвижника, пастыря, душу свою положившего за своих овец. Народ молился, радовался и торжествовал. И я – тоже. Вспоминая эту картину будучи взрослым, я заметил, что народное множество прекрасно «вписывается» в архитектурный ансамбль Кремля, гармонирует с ним. Не потому ли это происходит, что Московский Кремль – сердце России, что история Кремля тесно связана с народом.
За образом святителя Гермогена священники несли большие кресты и иконы. Священников и диаконов было очень много. Все они были в одинаковых белых ризах. Потом священнослужители в митрах несли что-то похожее на плащаницу, осененную несколькими рипидами. Как я узнал потом, это был покров с гробницы Патриарха. На покрове был изображен Патриарх во весь рост. К этому изображению мы прикладывались, посещая Успенский собор.
За покровом шли попарно архиереи и в некотором отдалении, отдельно, еще три архиерея: два (парой) впереди и один сзади. Стоявший рядом с нами высокий мужчина сказал, что это митрополиты Владимир Петербургский, Макарий Московский и Антиохийский Патриарх Григорий. За Патриархом, несколько отступив, шли какие-то мужчины в мундирах и очень хорошо одетые дамы, а затем двигался народ.
Отец за крестным ходом не пошел – было очень тесно, и мы отправились через Боровицкие ворота домой.
Вот все, что я, семилетний мальчик, видел, чувствовал и запомнил на прославлении священномученика Гермогена.
Мы должны неотступно просить его святых молитв об ограждении нашей страны от всяких напастей. Особенно в наш опасный век.
Михаил Макаров
Справка
Михаил Иванович Макаров (1906–2004), звонарь Данилова монастыря. Учился в церковно-приходской школе при Даниловом монастыре. Автор книги «Из жизни православной Москвы ХХ века». М.:1996.