В архиве редакции журнала «Покров» хранится уникальная видеозапись неформальной встречи архимандрита Кирилла (Павлова) с братией Свято-Данилова монастыря. Батюшка отвечает на вопросы наместника обители отца Алексия (Поликарпова), других монахов, рассказывает о битве за Сталинград, а также о том, как отмеченный начальством боец Иван Павлов отказался вступать в партию. С юмором, как о чем-то самом обыкновенном, повествует он о подвиге исповедничества веры в суровые годы войны.
– Батюшка, помните первый день войны?
– Ну, помню.
– Страшно было?
– Страшно… Мы ж не обстреляны были. Первый раз поехали, только сошли с эшелона – налетели немецкие коршуны – весь состав раздробили.
– Это где было?
– Это было на Волховском фронте, недалеко от Тихвина – станция Хвойная. Только-только мы сошли с эшелона, нас в лес отвели – а немецкая разведка уже узнала. Сразу, моментально – бомбят, только щепки летят. Немецкий бомбардировщик как все равно коршун летает над головой и из пулемета строчит. Людей – и мирских, и военных – расстреливает в упор. Сразу – и убитые появились, и раненые. Зима была, снег кровью обагрился…
– Наши бойцы в регулярных войсках были верующими?
– Не… Молодежь – нет.
– А как они воспринимали войну?
– Знаете, в армии в этом отношении подковывали солдат. Недаром каждый день занятия были, политминутки. Политруки работали, настраивали на защиту Отечества от немецких захватчиков.
– А те, кого призвали в день войны, были верующими?
– Ну, из тех были верующие – потому что там уже старички такие пришли.
– Как они войну воспринимали? Как попущение Божие?
– Я не знаю, что у них было на уме. Некоторые мечтали – лишь бы в больницу попасть, отдохнуть там. Так ни одна болезнь не брала. Переходы ведь по 70 километров делали пешком – недоедали, не спали… Плетутся, бедняжки, обессиленные.
– Недавно книга вышла, в которой доказывается, что мы сами хотели напасть на Германию, а Гитлер нас опередил.
– Нет-нет. Все-таки мы неподготовленные вступили в войну. Я был очевидцем, как наши «ястребки», «яки», встречались с «мессершмитами» – наши самолеты падали за раз: загораются и падают. И «яки» боялись: появлялся «мессершмит» – они все врассыпную.
– Немецкие самолеты хорошие были?
– Хорошие. Бронированные, маневренные, а наши – что самолеты, что танки – фанерные…
– А как же так получилось – ожидали, что будет война, и не подготовились?
– Наверное, слишком много думали о себе. Хотели шапками закидать. Мол, не допустим врага на свою землю, а будем его бить только на его территории. Людям вселили такую самонадеянную мысль – и почивали на лаврах.
– А какое у вас звание было, когда война началась?
– А никакое – рядовой… Как Гитлер (смеется) – ефрейтор.
– А сержантом кто был?
– Не знаю. Много было сержантов.
– А закончили войну вы кем – генералом?
– Нет, рядовым…
– Ну, что же, батюшка, вас за все время войны не повысили ни разу в звании?
– А я не хотел.
– А вас, что, спрашивали?
– Если б хотел – я бы мог.
– А как вас в партию принимали?
– В партию?
– Был такой момент в вашей биографии?
– Чуть-чуть… Половина… Я был не полным партийцем – половинным.
– Кандидатом?
– Кандидатом. Не мог отделаться, защитить себя, мотивировку найти… Я ничего не делал, ни прошений не писал, ничего. Они наметили нас пять человек – дескать, победили под Сталинградом, молодые, дисциплинированные – политрук поручился, прошение написал задним числом. Без меня меня женили.
– А как же вам удалось все-таки избежать вступления в партию?
– Путем мытарства… Гоняли меня. Зайти просто было, а выйти – стоило жизни. Это просто Господь спас.
– А то бы все? «Могилевская» губерния? По закону военного времени?
– Да-да.
– Но вы же им твердо сказали?
– Твердо, непоколебимо. Проникся духом – все.
– Как они это восприняли?
– Меня мытарили. Вывели в политотдел корпуса, там полковник старый, татарин, меня так чистил – ой! Пугал, такие каверзные вопросы задавал. Потом говорит: «Да ты засиделся… Тамбов тебе?» Говорит старшине: «Завтра 34-я танковая бригада на передовую едет, его – туда, автоматчиком»! Господь спас. Меня старшина наш повел туда. Ну, автоматчик на танке – это, конечно, смерть. А начальник штаба выходит: «За что его к нам? Чем он провинился?» Он говорит: «За религиозные убеждения. Верующий». А тот отвечает: «У нас таких своих полно. Не надо, голубчик, веди его обратно». Отказался.
– А что, у них действительно было много верующих, что они не знали, что с ними делать?
– Вот не знаю – так он ответил. Повел меня обратно в нашу роту, где я был. А потом какой-то совхоз или колхоз попросил помощи на полевых работах – арбузы, бахчу, подсолнечник убирать. Человек, наверное, 16 на поле откомандировали, дали нам продуктов с собой. Там еще колхоз нам давал молока. И мы там отдыхали, наверное, месяц, от такой нервотрепки.
– Это где было?
– Это было в районе Павлограда, в Днепропетровской области…
– Недавно читал, что в архивных армейских источниках найдена информация, что в Сталинграде были некие знамения…
– Я не знаю, может быть, и были знамения, но распространять это – не распространяли – не то время было. Наоборот, старались не допускать информацию до широких масс. Но бои были страшные – немцы там пускали по тысяче самолетов.
– А правда, что Сталинград обносили иконой Божией Матери?
– Не могу сказать, не знаю. Если и было что – не напишут, не будут оповещать, особенно в первое время безбожия, атеизма.
– Ваши однополчане знали, что вы верующий?
– Знали.
– И как относились?
– О… замечательно! С уважением относились.
– Были только русские или разных национальностей?
– Разные были.
– Даже иноверцы?
– Конечно.
– А сами они как к вере относились?
– Нейтрально так… Были у нас и ребята-головорезы. Они хорошие, но, знаете, жизнь их так разбаловала, разболтала, научила быть преступниками. Но когда он идет в бой и смерть уже видит перед собой – вот тут он и маму вспомнит, и Бога вспомнит. А до этого – оторви и брось, ничего не надо.
– Вы рассказывали, что в Сталинграде нашли Евангелие.
– Видимо, чтение Евангелия меня и подтолкнуло к мысли выйти из партии. Душа прямо требовала стать снова свободной, чистой. Какой-то гнет, груз лежал на ней. А выйду, думалось, значит, облегченный буду, радостный…
– Вы крест носили?
– Потом уже носил, а вначале нет, не разрешали – проверки были…
– Помните в 1943 г. встречу Сталина с тремя митрополитами – Сергием (Страгородским), Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем)? И после этого были открыты храмы, служба возобновлена. А в армии что-то поменялось после этого?
– Да. Собственно, победа, видимо, и далась нам ради того, что правительство открыло храмы. После этого в корне изменилось положение на фронте. Даже Жуков в своих мемуарах на это внимание обращает. Он говорит, немецкие генералы в начале войны такие стратегические планы строили, а с 1943 г. те же самые генералы стали делать ошибки, ляпсусы – такие, что приходилось только удивляться. А это очень просто. Господь всегда, когда хочет наказать, отнимает разум. Поэтому, когда Господь решил спасти Россию, Он отнял у немецких генералов разум – они стали делать просчеты. А наши умудрились. Тот же Жуков – искуснейший полководец… Как в свое время Господь воздвиг Суворова, Кутузова, так в годы Великой Отечественной войны Он воздвиг Жукова.
– Фактически им затыкали все основные дыры на фронтах.
– Да, он приезжал, сразу же знакомился с обстановкой, разгадывал немецкие планы, мысли немецких генералов. Быстро строил свои планы – и мы побеждали. Возьмите Москву в 1941 г. Ведь прямо на волоске были. На Волоколамском шоссе немцы уже стояли – могли в Москву ехать. Но они боялись.
– А говорят, несколько мотоциклистов до Белорусского вокзала доехали.
– Если бы не Жуков, взяли бы Москву немцы. За Ленинград сколько бились-бились, хотели уже сдавать. Когда Жукова туда послали, Ворошилов уже дал приказ взрывать наши линкоры, военные корабли. А Жуков приехал, взял власть в свои руки, отменил приказ Ворошилова, корабли привели в боевой порядок, силы, технику подтянули, авиацию – и прорвали блокаду, спасли город.
– А вы, батюшка, не слышали, что Жукову вменяют в вину, что он огромным числом жертв взял Берлин, что торопились быть в городе раньше, чем американцы и англичане?
– Но, может быть, был приказ Верховного главнокомандующего?
– А вы в Берлине закончили войну?
– Нет, в Австрии. Я был на 3-м Украинском фронте. Мы шли: Румыния, потом Венгрия, Австрия, Чехословакия.
– Как к вам относились австрийцы?
– Австрийцы – хорошо. Не как к освободителям, но во всяком случае как-то беззлобно, приветливо. Вот мадьяры – да: в какой город ни приезжали – пустой, жители его покидали, убегали. А наши – в какой город ни заступали – магазины взламывали, брали материал – шерсть, часы золотые, какие-нибудь ложки. Был приказ Сталина, чтобы отправлять как можно больше посылок на Родину. Это поощрялось. Поэтому каждый солдат старался помочь своим…
– А вы себе что-нибудь взяли?
– Я? Ни капли не взял. У меня никакого интереса не было.
– А вот мой отец-фронтовик рассказывал, что всех солдат, которые прибывали на вокзалы московские, моментально хватали и вели в комендатуру. Там их обыскивали и все, что было у них, выгребали.
– Ну, может быть, это уже свои мародеры. Свои – своих.
– А в вашей семье были люди верующие, церковные?
– Да – отец и мать.
– А храмы были перед войной? Вот вы уходили в армию – можно было исповедаться, причаститься?
– На всю Россию перед войной храмов 50 только и оставалось. Ведь была линия такая, чтобы вообще с верой покончить, чтобы храмов не было, даже чтобы имя Божие не упоминалось у нас. Вот, собственно, война эта и пришла.
– Говорят, Россия у немцев уже была поделена на регионы, католики служебники свои приготовили – тоже готовились войти.
– Может быть.
– Немцы и православные приходы открывали – на Псковщине, в Прибалтике, на Кубани. Храм великомученицы Екатерины в Краснодаре открыли.
– Они делали это для своих целей, чтобы заручиться доверием, уважением народа. Знали, что у нас гонения на Церковь.
– А у вас, когда вы закончили в Австрии войну, уже было какое-то определенное желание служить Церкви?
– Было. В 1946 г. я приехал в Елоховский собор, спросил за ящиком – нет ли у нас духовного училища. «Есть, – говорят, – вот только что открыли семинарию духовную».
– Вы же были в детстве с отцом в Москве?
– Да, старинная Москва была очень красивая. «Коробок» не было, дома стояли небольшие – купеческие, дворянские. Дворники ходили в белых фартучках с совочками. Чистота, знаете, ни соринки нигде. И народ такой вежливый, добродушный.
В семинарии в 1946 г. проректором был отец Сергий Савинский, тогда еще светский. Он меня встретил, говорит так любезно: «Вот, пожалуйста, правила приема, готовьтесь к экзаменам».
После демобилизации по закону полагалось только один месяц гулять. Потом надо было обязательно работать – не болтаться. Строго было. Я считал, что мне по своей специальности устраиваться нельзя: оттуда уже в семинарию не поступишь – не отпустят. Думаю: куда ж мне, на какую работу вольную, свободную, пойти, чтобы потом оттуда можно было легко в семинарию попасть? Смотрю – дровяная база. Приходит состав с лесом, его выгружают, на машинах населению развозят. Устроился я туда, оказалась работа тяжелая, а работают там заключенные. Я-то думал, там народ попроще…
– Оказалось, «совсем простой».
– Ну, попался, думаю.
– Вас бригадиром там поставили?
– Какой там бригадир? Я уже «оборвался», а платили очень мало. Я в Москве у сестры Анны остановился, она на меня уже ворчит: куда ты попал? Одежда рвется, а покупать новое не на что. И вот приближалось время экзамены сдавать. А вдруг, думаю, не сдам? И впал я в такую тоску – вот, думаю, влип. Но, слава Богу, экзамены сдал.
– А сложные были экзамены?
– Мне достался 50-й псалом, я его хорошо знал. Потом по-славянски надо было почитать. И сочинение на евангельский сюжет. И мне по сочинению пятерку поставили, это, видимо, меня и спасло.
– Конкурс был в семинарию?
– На одно место три–четыре человека.
– Отец Тихон (Агриков) вместе с вами поступал?
– Вместе, да. Отец Анатолий Петрович Горбачев тоже в шинели пришел. Отец Борис Цепенников, отец Руф Поляков, танкист – все прямо с поля боя.
– А предпочтение отдавалось военным?
– Нет, только экзамены все решали, никаких предпочтений не было.
– А были такие семинаристы – без корней? Во время войны Господь их как-то к Себе позвал, и они пришли в семинарию. Или все с корнями?
– С корнями… Один я, может быть, был без корней. (Смех присутствующих.)
– Это был первый прием в семинарию?
– Нет, были – немного – и старше нас: Гнедич, Ушков, Голубцов – отец Сергий, отец Иоанн (Крестьянкин). Был такой Дулуман…
– …Евграф, который отрекся? В свое время известная в атеистическом мире фигура…
– И такие были, да. Время было непростое, напряженное. Потому что, хотя разрешить разрешили духовные школы, но слежка велась за семинаристами – смотрели за каждым шагом. Сколько сажали людей! Помню, Дудко, Москвин… В отпуск отпустили, люди поехали, а их в поезде взяли… Были соглядатаи, стукачи. Приходилось быть осторожным.