Среди второстепенных персонажей в повести «Капитанская дочка» присутствует супружеская чета – священник местной церкви отец Герасим и его супруга Акулина Памфиловна. О том, зачем Пушкину понадобился образ священника в этой повести размышляет протоиерей Иоанн Малинин.
При описании Белогорской крепости Пушкин не случайно подчеркивает наличие в ней храма. Первый раз – при подъезде Гринева к месту службы.
«– Далече ли до крепости? – спросил я у своего ямщика. Недалече, – отвечал он. – Вот уж видна.
Я глядел во все стороны, ожидая увидеть грозные бастионы, башни и вал; но ничего не видал, кроме деревушки, окруженной бревенчатым забором. С одной стороны стояли три или четыре скирды сена, полузанесенные снегом; с другой – скривившаяся мельница, с лубочными крыльями, лениво опущенными.
– Где же крепость? – спросил я с удивлением.
– Да вот она, – отвечал ямщик, указывая на деревушку, и с этим словом мы в нее въехали… Через минуту кибитка остановилась перед деревянным домиком, выстроенным на высоком месте, близ деревянной же церкви».
В другой раз, подъезжая с Пугачевым к крепости, Гринев увидел «деревушку на крутом берегу Яика, с частоколом и с колокольней».
Что касается священника и его семьи, то они вводятся в повествование незаметно, простым упоминанием о том, что комендант крепости «пошел в гости к отцу Герасиму». Далее автор сообщает нам, что и к коменданту «вечерком являлся отец Герасим с Акулиной Памфиловной, первой вестовщицей во всем околотке».
Мирная жизнь «богоспасаемой» Белогорской крепости, однако, нарушается Пугачевым.
Крепость защищали «солдатушки, человек двадцать стареньких инвалидов», тогда как победителя встречали «жители… с хлебом и солью» под колокольный звон. Посмотреть же на расправу и принимать присягу пришло много народу. «Все это продолжалось около трех часов».
Итак, рисуется картина: народ живет самостоятельно, малочисленный гарнизон должен защищать часть государства в виде крепости, жители которой встречают разгром своих защитников колокольным звоном, священник остается вместе с народом и признает вместе с ним своего правителя-самозванца. А далее уже правитель берет власть и над священником.
Как же ведет себя священник в этой несвободе? Он в своей семье приютил, скрыв истину, дочь человека, судьба которого на сей момент была предрешена, что и отмечено Пушкиным:
«– Можно ли было при твоих людях объявить, что дочь Миронова жива. Да они бы ее загрызли. Ничего ее бы не спасло», – говорит Гринев.
«– И то правда, – сказал Пугачев. – Мои пьяницы не пощадили бы бедную девушку. Хорошо сделала кумушка-попадья, что обманула их».
Итак, священнический дом и семья остались островком здравого смысла и прибежищем гонимого человека, а все это было проведено с достаточной долей мужества. «Поп и попадья крестились, услыша, что Пугачеву известен их обман». Где же та внутренняя сила и ее источник, помогающий священнослужителю творить добро, пусть и не глобального масштаба? На чем основаны мужественные действия священнической четы? Для ответа на этот вопрос характерен разговор Гринева с хозяевами в доме священника. Из всей сцены и разговора персонажей Пушкин предлагает нам всего три реплики, однако содержащие три ключевых понятия, которые помогают определить источник внутренней стойкости этой семьи.
Беседуя с Гриневым, Акулина Памфиловна, восклицая, говорит:
«– Да скажите, мой отец, как это вы с Пугачевым-то поладили? Как он это вас не укокошил? Добро! спасибо злодею и за то.
– Полно, старуха, – прервал отец Герасим. – Не все ври, что знаешь. Несть спасения во многоглаголании». Далее на замечание Гринева о том, что Пугачев знает об обмане, следуют реплики:
«– С нами сила крестная! – говорила Акулина Памфиловна. – Промчи Бог тучу мимо. Ай да Алексей Иванович, нечего сказать: хорош гусь».
Если разобрать этот текст с точки зрения внутреннего, душевного и духовного, состояния персонажей, то мы увидим, что священническая чета обращает внимание на все обстоятельства жизни. Прежде всего, это союз сердец молодых: «А мы-то про вас каждый день поминали. А Марья-то Ивановна всего натерпелась без вас, моя голубушка». Здесь же отмечена доброта злодея, вызванная как ответ на доброту Гринева, однако все это отнесено во второй план фразой: «Несть спасения во многоглаголании», – другими словами, в беде разговорами не поможешь, необходима конкретная деятельность. По этому случаю вспоминаются слова апостола Иоанна Богослова: «Дети! станем любить не словом или языком, но делом и истиной» (I Ин. 3:18). Еще одна реплика обращает на себя внимание – это слова попадьи, которые звучат как объявление: «С нами сила крестная», – и другие, как молитва, обращенная к Богу: «Промчи Бог тучу мимо».
Можно предположить, что слова «с нами сила крестная» – просто поговорка, своего рода связка слов, и если бы это было так, то фразу легче построить в такой конструкции: «С нами крестная сила». Однако Пушкин поставил слова в ином порядке: «С нами сила крестная». Итак, выстраивается духовная линия поведения священнослужительской четы, их цель – творение добра, а в решительные моменты жизни – молитва с надеждой на силу, подаваемую при несении креста.
Тогда как объяснить выпад Пушкина против духовенства в «Сказке о попе и работнике его Балде»? Думается, что цель этого произведения – предупреждение в форме сатиры. Он предупреждает, что если духовенство будет искать в простолюдине, который «идет, сам не зная куда», не творение Божие – человека, а «служителя не слишком дорогого», то и получит мирские взаимоотношения работодателя и работника, требующего своего за проделанную работу, тем более что Евангелие свидетельствует нам о том, что Бог слышит вопли жнецов и сама плата (удержанная работодателями у работников) …вопиет, и вопли жнецов дошли до Господа Саваофа (Иак. 5:4–5). В сказке видно, что неполноценная оплата труда уже в этой жизни горько отражается на судьбе желающего сэкономить на трудах своего работника.
Пушкин в этом контексте и заканчивает сказку, где Балда предстает именно противником недобросовестного работодателя:
А Балда приговаривал с укоризной:
«Не гонялся бы ты, поп, за дешевизной».
Сюжет же с отцом Герасимом в романе «Капитанская дочка» заканчивается совсем по-другому: «Отец Герасим и жена его вышли на крыльцо…
– Прощай, Марья Ивановна, моя голубушка! прощайте, Петр Андреич, сокол наш ясный! – говорила добрая попадья. – Счастливый путь, и дай Бог вам обоим счастия!
Мы поехали».
Таким образом, в «Капитанской дочке» дом священника предстает как прибежище гонимых и хранилище душевного спокойствия. Здесь спасается Марья Ивановна во время пугачевского непотребного пира. Характерно при этом состояние Гринева после разговора с Пугачевым. «Я оставил Пугачева и вышел на улицу. Ночь была тихая и морозная. Месяц и звезды ярко сияли, освещая площадь и виселицу. В крепости все было спокойно и темно. Только в кабаке светился огонь, и раздавались крики запоздалых гуляк. Я взглянул на дом священника. Ставни и ворота были заперты. Казалось, все в нем было тихо».
Иными словами, дом священника представлен в романе средоточием сердечной стойкости и постоянства. Так, по освобождении Марья Ивановна, посылая Гринева к Акулине Памфиловне, говорит, что она скоро будет там. Автор пишет: «Я повиновался и пошел в дом отца Герасима». Последний раз вспоминается этот дом в замечательной картине: «Пугачев уехал. Я долго смотрел на белую степь, по которой неслась его тройка. Народ разошелся. Швабрин скрылся. Я воротился в дом священника».
Здесь священник и его жена принимают на себя тяжесть утоления торжествующей злобы, когда нет других возможностей делать добро.
О личном отношении Пушкина к духовенству красноречиво говорит его письмо к П.Я. Чаадаеву, где читаем: «У греков мы взяли Евангелие и предания, но не дух ребяческой мелочности и словопрений. Нравы Византии никогда не были нравами Киева. Наше духовенство до Феофана было достойно уважения, оно никогда не пятнало себя низостями папизма и, конечно, никогда не вызвало бы реформации в тот момент, когда человечество больше всего нуждалось в единстве. Согласен, что нынешнее наше духовенство отстало. Хотите знать причину? Оно носит бороду, вот и все. Оно не принадлежит хорошему обществу…»
Однако в «Капитанской дочке» Пушкин показал священника, который оставался достойным уважения как человек религиозной совести, здравого смысла и служения Богу.
Протоиерей Иоанн Малинин