Максимум смысла при минимуме хронометража
Многосерийный цикл фильмов «Притчи», созданный белорусской киностудией во имя святого Иоанна Воина при Свято-Елисаветинском монастыре Минска, признан лучшим экспериментом жанра. Опытом делится руководитель киношколы-студии, режиссер монахиня Иоанна (Орлова).
– Мать Иоанна, как в портфолио вашей студии оказались фильмы-притчи?
– Универсального шаблона рождения киноленты, тем более носящей притчевый характер, нет и быть не может. Притчи снимать при всей серьезности этого жанра можно только со здоровой долей юмора и авантюризма. Здесь все непредсказуемо! Тогда и участникам, и зрителям интересно.
К первой части фильма «Притчи» мы полгода искали материал. У нас сначала был только общий замысел: снять некие кинозарисовки, раскрывающие для современного зрителя смысл и непреходящую истину православия. А там, где речь идет об обнаружении смысла, – притча работает лучше всего.
Первый фильм из этого триптиха стал для нас настоящим экспериментом. Времени на осмысление его результатов у нас не было – надо было срочно снимать следующие части, так как нас настигло уже ясное осознание, что, если мы их не снимем тем же летом, мы их не снимем уже никогда. Долго запрягали, быстро ехали. С притчами всегда так – это искрометный жанр!
– И это притом, что это еще и жанр проповеди?
– А любое православное кино – это в той или иной мере средство проповеди. Сначала наша студия снимала по большей части документальные фильмы. Потом мы заинтересовались: а кто же наши зрители? Оказалось, в основном бабушки…
– А сейчас как вы осознаете свою зрительскую аудиторию?
– По возрасту – все, за исключением разве что тинейджеров. Это самый сложный зрительский возраст, исключающий из своего киноменю в основном все, кроме совсем уж развлекательных фильмов. По опыту видим, что, пока еще ребенок ходит с родителями в храм и способен воспринимать чистое, напитываться священным, в его душу надо как можно больше этих животворящих смыслов посеять. Даже лучше, если таким образным киноязыком. Потом он, конечно, пройдет через возрастные бури и многое растеряет, но в какой-то момент, если душу напитывали в детстве этим святым содержанием, душа все равно очнется, и те притчевые смыслы дадут всход.
– Именно к молодому зрителю вы и решили обратиться на языке кинопритч?
– Да, по крайней мере привлечь эту аудиторию тоже. И это получилось. Хотя по большей части мы ориентируемся уже на старшую молодежь – тех, кто как раз уже после бунта юности в Церковь возвращается. Это где-то уже люди после 25 лет. Но еще точнее будет сказать, что мы стараемся снимать фильмы для семейного просмотра. Притча оказалась способна объединить у экрана разные поколения.
– В чем особенность жанра кинопритчи?
– Первое, конечно, что приходит в голову, когда ты слышишь слово «притча», – это Притчи царя Соломона, евангельские притчи. Это очень высокие образцы. Наши истории имеют элемент притчевости, но скорее в народном, упрощенном понимании. Через притчу, как нечто иносказательное, лучше всего говорить о самых серьезных вещах, чтобы не вызвать спонтанной иронии, если человек еще внутренне не созрел признать правду. Притча оставляет человеку свободу, так можно свидетельствовать истину, при этом ни на кого не давить безоговорочной правотой. Это огромный плюс жанра.
Жанр притчи вообще оптимален для дебюта в игровом кино. В эти коротенькие киноистории вмещаются очень глубокие смыслы. Причем смысловую фактуру можно по-разному решить: есть место и для шутки, и для грусти. Каждый мастер выбирает собственную палитру. Наш режиссер Виталий Любецкий, снявший первые две части триптиха «Притч», говорит, что притчи – это максимум смысла и содержания при минимуме хронометража. Снимая кинопритчи, он повторял:
«Где просто, там Ангелов со́ сто».
Монахиня Иоанна (Орлова)